Деловые, политические, дипломатические связи Запада с большевиками развивались очень успешно. Вслед за Германией и другие державы встали на путь официального признания советского правительства. А если США его не признавали, то американские банкиры и бизнесмены прекрасно обходились и без этого. После Генуи большевиков пригласили на Гаагскую, Лозаннскую международные конференции. И 10 мая 1923 г. эмигранты предприняли самую радикальную попытку «разбудить» мировую общественность. В Швейцарии был убит В. В. Воровский — один из тех, кто вместе с Парвусом, Ганецким, Ашбергом и пр. ведал тайными связями партии. Он стал полпредом в Италии, возглавлял в Лозанне советскую делегацию. Убили его Конради и Полунин, сотрудники Российского Красного Креста. Именно в эту организацию стекались свидетельства о зверствах красного террора. И два молодых человека специально пошли на громкий теракт, чтобы привлечь всеобщее внимание к событиям в России.
Конради и Полунин выступали как одиночки, но в тесном контакте с ними действовал лидер октябристов А. И. Гучков, подключились и другие эмигрантские организации. Были привлечены прекрасные адвокаты. Когда над террористами начался суд, защита превратилась в обвинение. Были представлены многочисленные свидетельства и документальные доказательства преступлений большевиков (в ходе сбора и систематизации этих доказательств была написана знаменитая книга С. П. Мельгунова «Красный террор в России» [103]). Расчет строился на том, что такой процесс будет широко освещать пресса. И неужели мир не дрогнет, неужели не ужаснется? Неужели не произойдет поворот в общественном сознании?
Доказательства и впрямь были настолько красноречивыми, что суд с триумфом оправдал обвиняемых. Но вот с мировым «общественным мнением» ничегошеньки не произошло. Сказалась общая закономерность манипуляций сознанием. Любое мельчайшее событие можно раздуть до непомерной величины. И любое крупное событие можно «затереть». В зависимости от того, что требуется силам, владеющим средствами массовой информации. Мир не дрогнул, не ужаснулся. И продолжил выгодные операции по грабежу России.
И все же масштабы зверств стали заметно сокращаться. Однако связано это было не с заграничными влияниями, а со сменой советского руководства. Нет, Сталин, конечно же, не был добреньким гуманистом. Продолжая линию Ленина (или считая, что продолжает), он признавал необходимым и закономерным уничтожение врагов революции. Но именно врагов. А террор в тех формах, в которых он внедрялся Свердловым и развивался Троцким, дошел до полного беспредела. И Сталин принялся наводить порядок. Пока — просто порядок. В чем, кстати, нашел деятельного союзника и помощника в лице Дзержинского. Удивительно? Только на первый взгляд. Дзержинский, как и Сталин, был человеком жестоким, но в пределах того, что считал революционной «целесообразностью». А в сложившейся системе двойных и тройных подчинений, личных покровительств, коррупции разные ветви карательного аппарата действовали уже фактически бесконтрольно.
Факты вскрывались самые вопиющие. Так, в Киеве была арестована чекистка Ремовер. В коридорах ГПУ она выбирала жертвы — из случайных людей, пришедших в это учреждение по каким-то делам, из вызванных свидетелей, из родственников, явившихся похлопотать за арестованных. Ремовер требовала от человека идти с ней, приводила в подвал, раздевала и убивала. И в общем потоке расстрелов, в массе вывозимых трупов ее «самодеятельность» долго оставалась незамеченной! А затерроризированные киевляне не смели поинтересоваться судьбой близких, ушедших в ГПУ и не вернувшихся. Поэтому к моменту, когда ее пристрастия обнаружились, Ремовер успела уничтожить более 80 человек [103]. Всплывали и другие случаи убийств, беззаконных арестов, грабежей. Снова и снова повторялись скандалы с информацией о пытках, изнасилованиях.
И в 1923 г. была создана комиссия ВЦИК для полной ревизии ГПУ. Результаты были удручающими. Один из ревизоров, Скворцов, застрелился, оставив письмо: «Поверхностное знакомство с делопроизводством нашего главного учреждения по охране завоеваний трудового народа, обследование следственного материала и тех приемов, которые сознательно допускаются нами по укреплению нашего положения, как крайне необходимые в интересах партии, по объяснению тов. Уншлихта, вынудили меня уйти навсегда от тех ужасов и гадостей, которые применяются нами во имя высоких принципов коммунизма». Другие члены комиссии оказались не столь впечатлительными, но тоже пребывали в шоке от собранных материалов. Ревизия выявила 826 только «самочинных» — то есть вообще ничем не обоснованных случаев расстрела людей. А сколько не выявила, сколько палачи сумели прикрыть теми или иными оправданиями, история умалчивает. Обнаружилась и масса иных безобразий [24, 149].
До Северных лагерей особого назначения комиссия ВЦИК тоже добралась. А здесь самые дикие «художества» даже и не прятались, не скрывались, местное начальство привыкло к полной вседозволенности. Вскрылись повальные злоупотребления, пьянки, разврат, спекуляция. А ведь Архангельск стал центром международных связей, все это получалось «на виду». И было решено три лагеря закрыть. А места заключения перенести на Соловецкий архипелаг, где имелись монастырские помещения, остатки прежнего хозяйства, природные условия затрудняли побег. Сколько людских потоков схлынуло в первые Северные лагеря в 1920–1923 гг.! Из Крыма, с Кубани, Терека, Туркестана, Кронштадта, потом сюда были отправлены заключенные из всех прочих ликвидируемых концлагерей, потом потянулись осужденные «церковники», социалисты. Из всех этих потоков к моменту ликвидации Северных Лагерей в июле 1923 г. в живых оставалось лишь около двух тысяч человек, которых и вывезли на Соловки. Еще один красноречивый пример приводит в воспоминаниях А. Клингер [76]. В Холмогорском лагере после его закрытия остались настолько большие склады мужского и женского белья расстрелянных, что его потом в течение многих лет присылали для заключенных на Соловки.
Наведение порядка шло жестко. Ряд садистов из числа «видных» большевиков, Белу Куна, Кедрова, его жену Майзель, Розалию Землячку, Евгению Бош признали ненормальными, упрятали на лечение в психбольницы. Аппарат ГПУ после ревизии подвергся значительному сокращению, по нему покатились расследования и грандиозные чистки. Была возбуждена целая серия уголовных дел сотрудников ГПУ и трибуналов.
Причем интенсивность этих чисток усугубилась еще одним фактором. Борьбой за власть между Сталиным и Троцким. Потому что большинство палачей красного террора были горячими сторонниками Льва Давидовича [2]. Кто как не он поощрял их кровавые вакханалии, давал им «работу» и возможность вознаграждать себя награбленным? Сама логика внутрипартийной борьбы требовала ослабить позиции конкурента в силовых структурах. Уволить за «троцкизм» было еще нельзя, однако таких обвинений и не требовалось. Подобные типы, избалованные безнаказанностью, вытворяли что хотели, и вину можно было найти без труда. Посылались все новые ревизии, выявляя хищения, взятки, «аморалку», злоупотребления служебными полномочиями… И в 1923–24 гг. весь аппарат карательных учреждений в значительной мере обновился. По воспоминаниям современников, в этот период изменился даже традиционный имидж «чекиста». Вместо грубых мясников и пьяных насильников костяк советских спецслужб составили «интеллектуалы» из недоучившихся студентов, примкнувших к большевикам юристов, из переведенных в «органы» советских чиновников и армейских комиссаров [103].
