— Не так, как вы думаете. Я была ослеплена. Но не любила его, не больше, чем он меня. — Рейчел очнулась от воспоминаний и внимательно посмотрела на Лили. — Я ему нравилась. Он был добр ко мне. Это была доброта, которая рождается из уважения, а не жалости. Но он меня не ревновал, совсем нет. Можно сказать, с пониманием относился к желаниям Карлоса или к тому, что муж выдавал за желания.
— Что вы имеете в виду?
Губы Рейчел сжались, но Лили не поняла отчего: то ли от боли, то ли от злости или же из-за комбинации иных чувств.
— Должно быть, вы уже догадались, что наш с Карлосом брак образцово-показательным не назовешь. Скорее, наши отношения напоминали аттракцион «американские горки». Дела у нас шли то очень хорошо, то из рук вон плохо. Какое-то время он бывал очень мил, но все менялось с точностью до наоборот. Но я пыталась. держаться, чтобы мы снова могли наладить отношения. — Она порывисто вздохнула. — Я устала вечно склеивать наш брак по крупицам.
— У него были связи, — предположила Лили.
— Он спал с кем попало. — Очевидно, она стояла без движения так долго, сколько могла. Теперь ноги ее снова принялись мерить шагами комнату. — Он любил меня. Я знала это даже тогда, когда с ума сходила от боли. Но он должен был себе постоянно что-то доказывать, вновь и вновь. Видите ли, в шестнадцать лет он переболел свинкой… — Слова иссякли. Ноги продолжали двигаться.
— Он был бесплоден?
Рейчел кивнула, дошла до стены и повернула обратно.
— Мы подружились, когда я училась в десятом классе, и с тех пор не расставались. Когда я окончила школу, мы сразу поженились. Для меня он был одним-единственным. Я желала только его и только с ним спала. Мне было нужно, чтобы он испытывал ко мне те же чувства. Хотела быть для него единственной, но этого он не мог мне дать. Настало время, когда я больше не могла мириться с этим. Тогда я сдалась. И когда в последний раз он завел речь о том, что ревность гораздо большее зло, чем неверность, я согласилась. Сказала «да». Посмотрим, кто из нас прав.
— И решили изменить ему.
— Я согласилась изменить ему. — Она остановилась и горько усмехнулась, гордо вздернув подбородок. — Шокирует? Это была идея Карлоса. Он хотел, чтобы я отучилась ревновать, так он сказал. Он говорил, что нужно уравнять секс с любовью, что ребячество и цепляние за романтические идеалы только портят людей… — Глаза ее сверкали. Кулаки сжались. — Только он повторял их слова, а не свои говорил. Он просто изрекал то, чему они его научили.
— Кто научил его так говорить?
— Те, кто собирается в том идиотском модельном доме. Аза.
Тем же вечером в пятницу, в половине двенадцатого, Лили устроилась в кресле, которое было одним из трех предметов мебели в ее гостиной. Другими двумя были тиковый журнальный столик у окна и красный пуфик. Малое количество мебели возмещали растения: в коридоре рос плющ, в углу — величественная азалия, а под одним-единственным большим окном выстроилось одиннадцать терракотовых горшков.
В одной руке Лили держала пинту мороженого «Бен и Джерриз», в другой — ручку, на подлокотнике кресла лежал блокнот, а на коленях свернулся большой серый полосатый кот весом девятнадцать фунтов. С драным ухом.
Хотя Лили по достоинству ценила свой ноутбук, но с блокнотом ей думалось гораздо лучше. Она повернула его горизонтально, чтобы начертить колонки. Четыре из них были озаглавлены именами лупи, которые прошлой ночью были в клубе «Ад», в остальных значились имена Карлоса и Рейчел, две другие Лили озаглавила «Аза» и «Лупи».
Вряд ли убийца из числа развлекавшихся в клубе лупи, но заведение явно каким-то образом замешано в преступлении. Кто-то убил Фуэнтеса в квартале от него. И вряд ли простая случайность. У двух лупи твердое алиби. И с первого взгляда кажется, что мотив преступления есть только у Тернера.
Карандаш вывел еще одно имя. Каллен Сиборн. Когда поинтересовалась, к какому клану он принадлежит, Сиборн, мило улыбнувшись, ответил, что ни к какому из кланов не имеет отношения.
Во время принудительной регистрации каждый пойманный лупус отвечал подобным образом, подчеркивая существование вне клана. Чтобы не выдать властям сородичей. Но теперь настаивать на подобных выдумках у лупи причин не было.
Что же значит — лупус без клана? Как такое возможно? Был ли он объявлен вне закона, или же по каким-то соображениям его не приняли ни в один из кланов? Она попыталась позвонить Каллену вечером, приблизительно во время ужина, но никто не взял трубку ни автоответчика, ни голосовой почты. Пришлось оставить для него сообщение у смурного гнома, владельца клуба, так как Сиборн мог появиться там вечером.
Под его именем Лили черкнула «изгой?» и перешла к следующей колонке: «Аза».
Опять застучал ее карандаш, на сей раз раздраженно, Мек оставил голосовое сообщение. Он опросил парочку пресвитеров в Церкви Правоверных, что само по себе было совсем неплохо, плохо то, что он не согласовал свои действия с ней. Ведь дело вела Лили. Мек не должен ничего предпринимать без ее ведома, что за самодеятельность!
Не то чтобы он испортил дело. Будучи методичным человеком, он тривиально расспрашивал о Фуэнтесе. Но оставленное им сообщение в свою очередь выдвигало новые вопросы. Она решила, что завтра прочтет отчет
Мека и сама наведается в церковь. И непременно пого ворит с Меком.
Карандаш продвинулся дальше и остановился на столбике «Лупи». В этой колонке Лили написала: «Распутные. Законопроект о гражданстве/предубеждение. Клан: старшинство, грубая внутренняя политика. Иерархия. Ревность?»
Рейчел говорила, что лупи не ревнивы. Но бабушка утверждала, что на самом деле кажущееся спокойствие в этом смысле у них не врожденное, а благоприобретенное. Их учили не ревновать точно так же, как детей обучают делиться игрушками.
Но детская жадность часто перебирается во взрослую жизнь. Лили довелось арестовать немало людей, безоглядно чего-то желавших, которые брали себе чужое и не видели в своих поступках ничего дурного, пока не попадали под арест. Так что все увещевания «играть честно» никак не гарантируют результата.
Может, Тернер мучился запретной ревностью, разгоравшейся все сильнее и сильнее оттого, что ее приходилось скрывать?
Ноги у Лили онемели, а бедро пульсировало. Насупившись, она посмотрела на кота.
— Придется тебе слезать отсюда.
Веки Грязного Гарри приоткрылись ровно настолько, чтобы взглянуть на Лили недобро-желтыми щелочками. На хозяйкины слова он ответил невербальным комментом: изогнул лапу и вонзил когти в одежду.
— Ну-ка прекрати, — велела Лили коту. — Я не расположена терпеть твои выходки, самец.
Может, все дело в приближающейся менструации, мелькнула у нее мысль. Лили чувствовала себя тревожно, была не в духе, и голова плохо соображала.
К тому же сегодня вечером она неловко упала. Простой бросок через плечо — и Лили полетела тяжело, словно новичок, который боится татами. Ужасно неловко, Джон укоризненно посмотрел на нее. Сэнсэй не смог ей простить того, что она отказалась совершенствовать боевое искусство до седьмого пота. Он хотел, чтобы Лили участвовала в соревнованиях, но спортивные награды ее не прельщали. В первую очередь с помощью дзюдо Лили желала обрести чувствозащищенности. Но зачем тогда она продолжала тренироваться? Сложно сказать. Привычка? Нежелание растерять навыки? Или же ей по-прежнему нужно было чувствовать себя более защищенной?
