Для населения Монголии XIII века это был убедительный и неоспоримый аргумент – божественное происхождение. Кто не верит, пусть проверит – письменности, как уже было сказано, у монголов тогда не было. Её внедрил сам Чингисхан в 1204 году. Более древних письменных источников попросту не существует. Значит, все, о чем говорится раньше этого времени – носит мифический, вольный характер.
«Историк не только выявляет, описывает и обобщает факты и события прошлого социальной жизни, делает по ним соответствующие выводы. Одновременно он вникает в сущность причинно-следственных связей между ними, выясняет их зависимости от социальных обстоятельств своего времени. А это уже установление закономерностей социальной истории, формулирование теорий исторического процесса» [108, с. 11].
Задача любого историка «вернее и продуктивнее оценивать исторический процесс», происходивший в Монголии в период с XIII по XVII века, «сделать фундаментальные выводы и подняться до уровня формирования новых исторических теорий» [108, с. 6].
Удалось ли мне достичь указанных высот? Оценят ученые-историки и любопытные читатели. Я же отвечу простой банальной фразой: «Я сделал все, что смог. Пусть другие сделают лучше». Но четырнадцатилетняя практика исследования родословных чингизидов подсказывает мне, что высказанная амбициозная мысль подтверждается фактами, изложенными в настоящей книге. Фактов накопилось достаточно. Ученым-историкам предстоит переосмыслить исторический процесс XIII–XVII веков в Монголии, не оставаться на прежних позициях. Ведь в Монголии в XVII веке произошли кардинальные изменения, у народа появились новые социальные ориентации, новая идеология. В мае 1691 года у озера Далайнор, куда впадает река Керулен, прошел большой курултай нойонов Халхи под руководством высших чиновников Поднебесной, где вожди племен приняли подданство Цинской империи.
Таким образом, осмелюсь высказать своё мнение, основываясь на доказательствах многих учёных-исследователей, упомянутых в моей работе… и, прежде всего, на неоспоримых архифактах. Как уже неоднократно было сказано ранее по ходу изложения данной работы, мою концепцию существования тюркского языка у племен, находившихся на территории Монголии до XIV века, подтверждают источники: китайский посол Мэн Хун (1221 г.), персидский летописец Рашид-ад Дин, российский академик В.П. Васильев, французский ориенталист Рене Груссе и целая плеяда современных исследователей, упомянутых в моей книге. Приведенная в книге аргументация неоспорима, убедительна, научно обоснованна и документально подтверждена.
Никаких монголоязычных племён в современном понимании во времена Чингисхана в Монголии не было. Чингисхан на всенародном Курултае в 1206 году предложил объединенным им тюрским племенам называться именем «Менгi ел». И это новое, собирательное название или новый политический термин, всеми племенами было принято с пониманием, т. к. не ущемляло ничьих интересов. С этого момента (1206 г.) всё многочисленное воинство Чингисхана стало гордо называть себя монголами, а свою Родину – Монголией. Тайчиуды – родное племя Чингисхана и соседние племена: меркиты, татары, кереиты, джелаиры, найманы, коныраты, онгуты, онгираты, кидане составляли один кочевой народ с общей культурой и общим языком – тюркским. Например, кидане – древний народ, ранее имевший свою государственность (947-1125), возглавляемый династией Ляо. Ярким представителем киданьского народа в окружении Чингисхана был Елюй Чуцай, о котором в этой работе сказано сравнительно больше, чем о других. Так вот, Чингисхан с Елюй Чуцаем общался свободно, без переводчика.
Государственный язык Великой Монгольской империи – тюркский язык. Тому подтверждение архифакты – Государственная печать великого хана Гуюка на письме к римскому папе Иннокентию IV (сохранилась в архиве Ватикана), посольские грамоты (пайцзы) – надписи на тюркском языке уйгурским шрифтом. На первых бумажных ассигнациях (1236 г.) также ставилась Государственная печать на тюркском языке. На монетах Империи – тюркский язык арабским шрифтом.
Также в книге приведены филологические доказательства родства тюркского и старомонгольского языков.
И, наконец, «Алтын тобчи» – вероятно он был написан на тюркском языке, если его первоначальный текст не могли прочесть современные халха-монголы (1926 г.).
К археологическим находкам, перечисленным в данной работе, следует непременно добавить лингвистические изыскания профессора Бухатулы Базылхана (1974 г.), который убедительно подтвердил наличие родственных связей монгольского и казахского языков, уходящих своими корнями в далекое историческое прошлое. По его подсчету из 40 000 слов, зарегистрированных в словарях монгольского и казахского языков, сходными являются более 3000 корневых морфем, свыше 600 аффиксальных морфем, и 24 000 производных слов, что говорит о том, что корневой язык монголов и казахов – общий.
При наличии такого большого количества общих тюркско-монгольских лексических параллелей, автор исследования неоднократно отмечает, что наблюдается большое сходство между казахским и старомонгольским языком, чем между казахским и современным халха-монгольским языками. И эта разница объясняется объективными историческими изменениями, которые произошли в Монголии в XVII веке, о чем и говориться в данной моей работе.
Исторические процессы развития в любой стране протекают по своим законам.
Очевидно, старомонгольский язык, который изначально был тюркским языком, успешно развивался. На нем говорил великий Чингисхан и большинство народов его Великой Монгольской империи. Ученые историки нашли документы той эпохи. Они доступны и находятся в известных музеях мира. Их читают и переводят на любые языки.
Если иностранных исследователей в истории Чингисхана интересуют его феномены в военно-стратегических и глобализационных направлениях, то для казахов, узбеков, татар и др. сегодняшних потомков восточных тюрков, создавших в XIII веке империю «Менг ел», это является изучением собственной истории…
…Заметим, что в основном исследованием этой истории занимаются независимые историки, являющиеся людьми разных профессий. Молчание же профессиональных академических историков происходит, видимо, от того, что они не могут выйти из направления, которое официально установлено властями стран, где они проживают. Но наряду с новыми, смелыми и логичными мнениями в работах «альтернативных историков», встречаются и поспешные выводы, сделанные ради сенсации. Подобные, не подтвержденные глубокими исследованиями мнения, часто становятся причиной недоверия к таким исследованиям» [132, с. 81]. Поэтому, прежде, чем высказывать свое мнение, необходимо тщательно разобраться в сложившейся ситуации, убедиться в правильности выбранного пути. На этот счет профессор-востоковед В.В. Григорьев сформировал следующий постулат: «Высказывая какое-то ни было новое мнение, мало привести доказательства в пользу этого мнения, надо еще опровергнуть доказательства, приведенные предшественниками в пользу мнений противоложных: истина не должна и не может бояться борьбы» [33, с. 36].
«Пришло время сказать и о военном заблуждении Чингисхана. Заблуждения его, как и победы, тоже были великими. Как писал в свое время Франсуа де Ларошфуко: «Только у великих людей бывают великие пороки». До сих пор в деятельности Чингисхана западный мир видел только один положительный момент – его веротерпимость. Как известно, в отличие от арабов или католиков Запада, в завоеванных землях Чингисхан не насаждал веры своих предков – тенгрианство, не требовал под страхом смерти обращения в свою веру, а применял к покоренным лишь экономические санкции, облагая 10 % налогом. Эта ситуация устраивала покоренные страны и народы, но губительно сказалась на империи самого Чингисхана. Его воины на завоеванных землях, как правило, с течением времени принимали веру местного населения. Так было не только с мусульманством и христианством на Западе, но и с буддизмом и конфуцианством на Востоке» (по К. Закирьянову).
