Портрет царя Василия Шуйского
Неизвестно в точности, какую роль играл Филарет в свержении первого самозванца. Однако можно думать, что он стоял в данном случае на стороне народного движения. В этой мысли нас утверждают следующие соображения. Во-первых, Филарет, как это мы еще увидим, был, несомненно, твердым в православии человеком. Поэтому он не мог держаться «ростриги», который явно пренебрегал верованиями русских людей. Во-вторых, по свержении Лжедмитрия Филарету Шуйским был предназначен, как выяснено С. Ф. Платоновым, высший церковный сан на Руси – патриаршеский222. Это должно было явиться, представляется нам, помимо желания Шуйского привлечь на свою сторону Романовых, результатом той помощи, какую Никитичи и их приверженцы оказали в перевороте семнадцатого мая223.
История кандидатуры Филарета на патриаршеский сан при Шуйском очень любопытна и поясняет нам, почему Романовы были впоследствии далеки от Шуйского и даже враждебны ему. Самая мысль о необходимости назначения кого-нибудь на патриаршую кафедру при наличности двух живых патриархов – Иова, сведенного Лжедмитрием, и Игнатия, ставленника этого последнего, – не представится нам странной, если мы вдумаемся в обстоятельства дела. Патриарх Иов был ко времени воцарения Шуйского больным и полуслепым старцем. Он не мог стать во главе церкви в такую исключительную эпоху, когда от архипастыря требовалось напряжение сил и энергии. Игнатий, державшийся милостью самозванца, не пользовался необходимым для патриарха авторитетом среди русского духовенства и доверием нового правительства.
Приходилось поэтому избрать нового патриарха. По вполне понятным основаниям Шуйский остановил свой выбор на Филарете, умном и энергичном, популярном и влиятельном человеке. Нареченный патриарх отправлен был открывать мощи святого царевича Дмитрия в Углич, а в то время, двадцать пятого мая 1606 года, в Москве произошло уличное движение, вдохновителем которого оказался П. Н. Шереметев, боярин круга Романовых. Мятеж был подавлен, однако Шуйский сильно встревожился. Он дал веру неосновательным толкам о причастности Филарета к этому движению и переменил свое решение224. Филарет остался митрополитом Ростовским и Ярославским, а патриархом был назначен Казанский митрополит Гермоген, поставленный третьего июля 1606 года.
Выбор Гермогена был вполне удачен. Обязанный своим возвышением исключительно присущим ему дарованиям, патриарх Гермоген соединял с кипучей энергией и пламенным красноречием ревность к православию и любовь к родине. Русский по духу человек, он был стойким борцом за нашу политическую и религиозную самобытность. Еще при Шуйском он прекрасно уразумел, в чем спасение родины, но не был в силах благодаря своему одиночеству победить стечение неблагоприятных обстоятельств. Однако настало время, когда Гермогену удалось открыть глаза своим соотечественникам на грозящую опасность, и подвигу великого и проницательного патриота Русь была обязана своим спасением225.
Признавая, таким образом, незабвенные заслуги патриарха Гермогена перед родиной, нельзя не видеть, что Шуйский отменой своего первоначального решения оскорбил Филарета и его родных, обострил старые враждебные отношения «княжат» и рода Захарьиных-Юрьевых-Романовых, и этим еще более осложнил свое трудное и колеблющееся положение. А надо признать, что ни одному русскому царю не приходилось царствовать при таких тяжких условиях. Социальная разруха все сильнее и сильнее разъедала государственный организм, и вмешательство в Смуту иноземцев становилось все неотвратимее.
Уже в первое время царствования Василию Шуйскому пришлось иметь дело с грозным движением Ивана Болотникова, в котором приняли участие главным образом низы московскаго общества, подкрепленные мелкопоместным и даже крупным провинциальным («городовым») дворянством. Правда, пестрота состава восставших против царя Василия облегчила Шуйскому борьбу с ними. Болотников и соединившийся с ними самозванец Лжепетр были побеждены. Но худшее бедствие ожидало злосчастного царя и многострадальную Россию: появление второго Лжедмитрия, известного в русской истории под метким названием Тушинского вора. Задолго до его появления в народе распространились слухи, что «царь Дмитрий Иванович» чудесным образом спасся семнадцатого мая от грозившей ему гибели и скоро появится во главе верных своих приверженцев. Недовольные Шуйским охотно верили этим слухам и, когда в Северской области появился второй Лжедмитрий, толпами встали под его знамя. Одни простодушно верили подлинности нового «Дмитрия Ивановича», другие пользовались им как удобным предлогом для мятежа и грабежа. Третьи видели в нем способ личного возвышения. Благодаря этому новый Лжедмитрий быстро собрал вокруг себя грозную силу из польских и русских отрядов, в руки которой, впрочем, попал и сам, не отличаясь умом и ловкостью своего предшественника. Однако, он пользовался сперва знаками внешнего уважения, рассылал всюду грамоты от своего имени, привлек на свою сторону ряд городов и утвердился, наконец, в селе Тушине, откуда гетман Ружинский, предводитель его войск, руководил блокадой Москвы. Стан нового самозванца стал мало-помалу почти такой же столицей, какой была и первопрестольная. Марина Мнишек, захваченная шайками Тушинского вора, признала его своим мужем. Около него образовалось постепенно настоящее правительство. Целый ряд талантливых людей находился в нем. Среди них было много знатных и родовитых людей, были и московские приказные дельцы. Притом между Москвой и Тушиным образовался своеобразный обмен. Недовольные Шуйским ехали к Тушинскому вору, и наоборот, не поладившие в Тушине отправлялись в Москву. Таким образом, деморализация все более глубоко проникала в нравы московского общества.
Нельзя отказать Тушинскому вору, или вернее его руководителям, в энергии и широте их замыслов. Они устроили блокаду Москвы, осадили Троицкий монастырь и неустанно агитировали в пользу «царя Дмитрия Ивановича». Их старания имели сначала большой успех в уездах Московского государства. Однако разбойничьи инстинкты, которыми руководилось большинство тушинцев, скоро образумили многие из увлеченных Тушинским вором городов. И царь Василий не терял времени. Он отправил своего родственника, молодого даровитого князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, в Новгород искать помощи у Швеции, а боярина Федора Ивановича Шереметева – в понизовые города для усмирения Поволжья. И Скопин-Шуйский, и Шереметев успели в своих предприятиях и двинулись с разных сторон против Тушинского вора. Сигизмунд III, король польский, воспользовался приглашением враждебных ему шведов на русскую службу как предлогом начать войну с Московским государством, вторгся в пределы Руси и осадил важную крепость Смоленск. Польские приверженцы Тушинского вора покинули его и явились иа службу к своему королю. Тушинцы принуждены были снять осаду с Троице-Сергиевой обители и, угрожаемые войсками Скопина и Шереметева, покинули свой стан. Вор бежал на юг и из Тушинского вора обратился в Калужского. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с торжеством вступил в освобожденную Москву, и царь Василий, казалось, избавился от грозивших ему бед. Но внезапная смерть Скопина и позорное поражение князя Дмитрия Шуйского под Клушиным гибельно отозвались на положении Шуйского, и дни его царствования были сочтены.
