— Может, хоть позвонишь ей завтра? — спросила Элли, когда я развернулся к выходу. — От тебя что, убудет?
Я промолчал. Элли уперла руки в боки.
— Ей, между прочим, надо знать, что с тобой все в порядке.
— Давай я лучше тебе позвоню? А ты…
— Вот еще, нашел посредника! Можешь мне позвонить — но только после того, как поговоришь с ней.
Я прикусил губу. В ближайшие дни мне понадобится ясность ума и полное самообладание, а разговор с матерью не будет способствовать ни тому, ни другому.
— Ну? — произнесла Элли.
— Мне правда пора, — сказал я.
Если бы Элли все еще держала в руке сапог, то наверняка запустила бы им в меня. А так она просто развернулась и пошла к себе. Молча. Я не стал ее останавливать. Времени не было. Да и смысла.
На улице успело похолодать. Когда я садился в машину, единственной частью тела, которая была еще теплой, оставалась моя левая щека.
Спустя полчаса — как раз с получасовым опозданием — я припарковался на стоянке для инвалидов в двадцати метрах от входа в Йовильскую больницу. Тот факт, что вечером (но не днем!) машину можно поставить так близко к подъезду, стал ключевым в нашем выборе времени побега. Больница к этому часу пустеет. Никто не слоняется по коридорам, не надо подолгу ждать лифта. Дежурные врачи, конечно, работают, но их не так много. Если повезет, можно вообще ни с кем не столкнуться. Медсестер и санитарок мы не так боялись — авторитет у них не тот, чтобы всеми вокруг командовать.
Разумеется, трудности оставались. Передвигаясь по безлюдному коридору, невозможно незамеченными проскользнуть мимо поста дежурной сестры. Но мы с мистером Питерсоном пришли к выводу, что идеального варианта не существует и каждый сопряжен с риском. По крайней мере если придется бежать — в буквальном смысле слова, — то вечером меньше шансов в кого-нибудь врезаться. Мы решили, что отправимся сразу после 21:45, когда медсестры начинают развозить по палатам вечерние лекарства и выключают свет. У нас одна из них должна была появиться со своей тележкой примерно в 21:48. Мы встретим ее наготове — мистер Питерсон уже будет сидеть в кресле-каталке. Как только сестра уйдет в соседнюю палату, я вывезу его в коридор — якобы в туалет. До возвращения сестры на пост у нас будет десять минут.
План выглядел довольно стройным, но после эпизода с Элли я стал опасаться всяких неожиданностей. Впрочем, пока я поднимался на этаж, мне удалось успокоиться и выбросить из головы виртуальные препятствия. В холле не было ни души, только в дальнем конце коридора трудился уборщик. Возле лифтов тоже никого не было. На шестом этаже на посту сидела одна дежурная сестра. Вторая звякала склянками за дверью кабинета. Не считая этих тихих звуков, вокруг царила кладбищенская тишина. Едва я появился в дверях палаты, мистер Питерсон принялся строчить в блокноте.
Опаздываешь.
— Меня задержали, — объяснил я.
Откуда красное пятно на лице?
— Элли влепила пощечину.
Ну еще бы. Маме сказал?
— С мамой разобрался, — уклончиво ответил я.
И что она?
— Ну, я же здесь. — Я пожал плечами.
Она все поняла?
— Потом поймет. Просто не сразу.
К счастью, мистер Питерсон не стал меня дальше пытать. Времени оставалось в обрез. Минут через пятнадцать явится сестра.
Положи в сумку с моими вещами, — написал мистер Питерсон и протянул мне записку, на которой крупными буквами было выведено: «На благотворительность». Я сунул листок в сумку.
— На улице холодно, — сказал я.
В туалет в куртке не ходят. Вези как есть, в халате. В машине закутаюсь в одеяло.
— Вы что, до самого Цюриха собираетесь ехать в больничном халате? — удивился я.
На трассе остановимся, переоденусь. Ты выспался?
— Поспал пару часов. А вы?
Не я же за рулем! В моем случае недосып значения не имеет. Расписание паромов узнал?
— Распечатал из интернета, лежит в машине. Нам надо бы успеть на три двадцать. Если упустим, не страшно. Через час будет еще один.
Хорошо. Главное — не суетись. Почувствуешь, что засыпаешь, — остановимся. Не хватало еще, чтоб ты меня угробил по пути в Швейцарию.
— Ха-ха, — ответил я.
Нe смешно. Если почувствуешь, что устал, остановишься, понял?
Я кивнул. Но вообще-то я рассчитывал до восьми сорока пяти следующего утра оказаться как можно дальше от мамы.
Мы немного помолчали, и вот мистер Питерсон написал:
Пора.
Я бросил взгляд на часы. Сердце колотилось как ненормальное.
— Через две минуты буду, — сказал я. Я подошел к посту, когда сестры начали вечерний обход палат. В нише рядом с постом стояли две сложенных кресла-каталки. Я заранее решил, что попрошу разрешения взять одну. Медсестра сидела, уткнувшись в бумаги, и даже не подняла на меня глаз, но зачем красть, если можно попросить?
Я посмотрел на бейджик у сестры под воротником и сказал:
— Добрый вечер, сестра Флетчер.
Она оторвалась от бумаг, увидела мою красную щеку и нахмурилась. Ей было лет сорок пять. Я отметил резко очерченные скулы и взгляд вредной училки. Под глазами залегли круги — должно быть, дежурство длилось не первый час и она устала.
— Простите, что беспокою, — вежливо сказал я. — Вы не возражаете, если я ненадолго возьму кресло-каталку? Дело в том, что моему другу мистеру Питерсону из второй палаты срочно надо в туалет, а сам он туда не дойдет.
Пожалуй, с вежливостью я перестарался, но мне подумалось, что медсестре захочется побыстрее отделаться от занудного посетителя.
Она задумчиво прикоснулась ручкой к лицу.
— Может, он дождется, когда сестры освободятся? Как вас зовут?
— Вудс, — сказал я. — К сожалению, он может не дождаться.
Сестра Флетчер сморщила нос.
— Мистер Вудс, боюсь, ваш друг не должен покидать постель без помощи медицинского персонала. Это распоряжение врача. Он может снова упасть.
— Но я давно за ним ухаживаю, — сказал я. — Уверяю вас, если я рядом, с ним ничего не случится.
Она еще раз с подозрением посмотрела на мою щеку.
— Мистер Вудс, вы с кем-то подрались?
— Нет. Я пацифист.
— Но вас кто-то ударил по лицу.
— Подруга.
Дальше распространяться на эту тему сестра Флетчер не стала. Она поднялась и извлекла из недр стола мочеприемник.
— Попробуйте вместе с мистером Питерсоном обойтись вот этим.
— Не получится, — деликатно проговорил я. — Ему туалет нужен для другого.
