Для начала мы решили просто прогуляться по городу. Пересекли весь Альтштадт с его площадями, церквями и украшенными часами башнями, с полдюжины раз переходя с одного берега реки Лиммат на другой. На трамваях, в которые я закатывал коляску мистера Питерсона, добрались до Оперы, Ратуши, музея Кунстхаус и дома на Унионштрассе, где жил в студенческие годы Эйнштейн. Табличка на фасаде сообщала:
Hier wohnte von 1896–1900 der grosse Physiker und Friedensfreund Albert Einstein
Я перевел мистеру Питерсону:
— С тысяча восемьсот девяносто шестого по тысяча девятисотый год здесь жил великий физик и друг мира Альберт Эйнштейн.
Друг мира?.. — не понял мистер Питерсон.
— По-немецки Friedensfreund, — пояснил я. — Freund— это «друг», a Frieden, если я ничего не путаю, «мир». В значении антонима войне.
Пацифист? — предположил мистер Питерсон.
— Пожалуй, — согласился я. — Ваш перевод точнее моего.
Заходить в дом Эйнштейна мы не стали. Мы вообще не заходили ни в один из попавшихся по пути музеев, церквей или галерей. Мистер Питерсон сказал, что его не привлекают закрытые помещения, в которых стоит мертвая тишина. Ему гораздо больше нравилось на улице, где кипит жизнь. Он не хотел застревать на одном и том же месте, и потому мы все время передвигались.
В отель мы вернулись задолго до встречи с доктором Райнхардт, назначенной в номере мистера Питерсона. Мы сели в кресла ар-деко, а доктор Райнхардт устроилась в паре футов от нас на краешке дивана с рахитичными ножками и одиноким подлокотником. Как и говорил герр Шефер, она оказалась очень приветливой, но расспрашивала мистера Питерсона очень подробно. Ему приходилось давать на ее вопросы такие же подробные ответы, поэтому беседа затянулась надолго.
Доктор Райнхардт поинтересовалась, что у мистера Питерсона с левой рукой. Он рассказал, что несколько дней назад упал и руку ему перевязали в больнице. (Вторую часть истории он опустил — на мой взгляд, совершенно правильно.) Затем последовала целая серия вопросов о ПСП и влиянии болезни на образ жизни мистера Питерсона. Пожалуй, эта часть беседы далась ему легче всего: он просто перечислил неоспоримые факты. Сложности возникли, когда всплыла тема предыдущей попытки самоубийства, в результате которой мистер Питерсон на полтора месяца попал в психиатрическое отделение больницы. Разумеется, этот факт фигурировал в его медицинской карте, и тут уже разговор перешел в плоскость, атмосферой напоминавшую «Уловку-22».
Как следовало из объяснений доктора Райнхардт, в Швейцарии назначение наркотических и обезболивающих средств находится под строгим контролем. Существует грозная статья закона с таким же грозным названием — die Betäubungsmittelverschreibungsverordnung, — пугающим даже тех, для кого немецкий язык с его бесконечно длинными словами является родным. Вместе с тем, уверила нас доктор Райнхардт, по существу, в этом самом «die Betäubungsmittelverschreibungsverordnung» нет ничего сложного — по крайней мере в том, что касается самоубийства при медицинском содействии. Закон подразумевает исполнение трех разумных правил: пациент должен явно выразить желание умереть, желание должно быть твердым, а сам пациент — находиться в здравом уме. Именно последний пункт и представлял собой проблему, поскольку согласно разделу МКБ-10 Международной классификации болезней, описывающему психические расстройства, в медицинской практике любая попытка суицида считается признаком нарушения психического здоровья.
Мистер Питерсон исписал больше страницы, подробно изложив, как попал в больницу, где его полтора месяца насильно пичкали прозаком, хотя никакой «депрессии» у него не было, — во всяком случае, до тех пор, пока за него не взялись психиатры.
В депрессию меня вогнало пребывание в больнице, а не наоборот, — заключил мистер Питерсон.
К счастью, доктор Райнхардт согласилась с тем, что прежний диагноз «депрессия» не может служить ключевым фактором при принятии решения, и осталась более чем удовлетворена объяснениями мистера Питерсона. Все, что ей требовалось, — убедиться, что в настоящее время пациент мыслит ясно и его желание уйти из жизни не вызвано каким-либо недавним эпизодом, ввергнувшим его в состояние депрессии. Что, кстати, подтверждалось уже тем обстоятельством, что мистер Питерсон подал заявку на эвтаназию пятнадцать месяцев назад. Одним словом, доктор Райнхардт пришла к выводу, что может выписать препарат, не нарушая положений die Betaubungsmittelverschreibungsverordnung.
Значительно больше ее беспокоило другое: сумеет ли мистер Питерсон самостоятельно покончить с собой. Применяемый при эвтаназии пентобарбитал натрия — она назвала его препаратом, а не «лекарством», — вводится внутривенно, но пациентам, не способным сделать себе инъекцию, его дают перорально, растворяя в шестидесяти миллилитрах воды, которую надо выпить очень быстро, желательно залпом. Через несколько минут человек теряет сознание, а вскоре затем наступает остановка дыхания. Доктор Райнхардт сказала, что процедура совершенно безболезненна и надежна, но только в том случае, если выпить раствор пентобарбитала натрия быстро и в требуемом объеме. Если пить его мелкими глотками или в уменьшенной дозе, то есть риск, что прием препарата Приведет к потере сознания или даже коме, но не к смерти.
Проблема заключалась в том, что мистеру Питерсону было трудно глотать. Прогрессирующая нейродегенерация, из-за которой он не мог нормально говорить, поразила также центры, управляющие мускулатурой гортани. Шестьдесят миллилитров жидкости — это не так уж много, но водный раствор пентобарбитала натрия очень горький на вкус, и оставалась вероятность, что у мистера Питерсона от него сдавит горло.
Доктор Райнхардт хотела убедиться, что мистер Питерсон справится с задачей, и попросила при ней предпринять две попытки. В первый раз, приложив определенные усилия, он выпил воду меньше чем за семь секунд — вполне приемлемый результат. Вторую порцию воды доктор Райнхардт предложила ему выпить через соломинку. Стакан держал я (помощь считалась допустимой при условии, что наполнял стакан и растворял в нем смертоносный препарат сам пациент). Мистеру Питерсону не потребовалось тратить силы на координацию движений рук, и он полностью сосредоточился на процессе глотания. Таким образом, метод питья через соломинку доказал свою эффективность. Доктор Райнхардт осталась довольна и простилась с нами, пообещав, что завтрашняя беседа будет короткой. Мы еще раз обговорим подробности процедуры, мистер Питерсон подтвердит, что не передумал умирать, и она выпишет рецепт. Больше никаких препятствий не останется.
Вечером, около девяти, я позвонил Элли. После нашего последнего разговора прошло меньше суток, но оказалось, что за это короткое время произошло много всяких событий.
Утром полиция опубликовала свой «призыв», содержавший просьбу ко мне или к тому, кто знал о моем местонахождении, немедленно связаться с управлением Сомерсета и Эйвона. Мать отказалась подписываться под этим обращением, но мою фотографию им дала. По словам Элли, не самую удачную.
