На конях выступил на «дальние реки» и отряд Посника Иванова из 30 человек. Через Алдан и горы проникли на Яну, основав Верхоянск. Потом дошли и до Индигирки. Выдержали «крепкий бой» с юкагирами, которых не сразу удалось объясачить, и поставили Зашиверское зимовье. Продвигаясь к низовьям, встретили Ивана Реброва, все еще находившегося здесь и построившего Нижне-Индигирский (Уняндинский) острожек. А в другую сторону от Якутска отправилась экспедиция Перфильева. Он для «приискания новых земель и неясачных людей» исследовал притоки Лены, искал пути к Амуру, о котором узнал от местных жителей.
В это же время на Лену послали отряд из Томска — атамана Дмитрия Косолапова с 50 казаками. Они поднялись вверх по Алдану и заложили Бутальский острожек. Здесь от отряда отделилась партия из 30 человек под руководством Ивана Москвитина и выступила дальше на восток. Двинулась по р. Мае, перебралась через хребет Джугджур и… в 1639 г. достигла Охотского моря. Вот так вот русские прошли Сибирь «насквозь»… У устья р. Ульи экспедиция Москвитина поставила острожек и прожила 2 года, собирая ясак. Исследовала окрестности, составила первые чертежи охотских берегов, от здешнего населения получила важные географические сведения о приморских краях и народах, Амуре, Камчатке.
Но пока Москвитин совершал эти открытия, на Алдане произошла безобразная история. Там разгорелся очередной межплеменной конфликт, причем енисейские служилые поддержали «своих» ясачных, а томские — «своих», что привело к вооруженному столкновению между ними, были жертвы. Дело дошло до царя. Он возмутился, что «меж себя у служилых людей бывают бои: друг друга и промышленных людей побивают до смерти, а новым ясачным чинят сумнение, тесноту и смуту и от государя прочь отгоняют». А назначенное расследование выявило и другие недостатки и злоупотребления. Например, что в дальних походах некоторые служилые собирают ясак в свой карман, «богатея многим богатством, а государю приносят от того богатства мало». И в результате в 1639 г. правительство постановило образовать новый, Якутский уезд, а самовольные походы на Лену из других городов запретить.
Политики и заговорщики
Если политика Филарета в Тридцатилетнюю войну обернулась серьезными просчетами, то и торжество Ришелье длилось лишь несколько месяцев. Шведские отряды, разошедшиеся по его требованию по Германии, быстро разлагались, превращаясь в орды грабителей. А в это время умерла правительница Фландрии инфанта Изабелла, и вместо нее был назначен брат Филиппа IV Испанского кардинал-инфант Фридрих — несмотря на церковный чин, прекрасный полководец. Для действий в Нидерландах он собрал в Италии большую армию, а повел ее через Германию, «попутно» объединился с имперскими частями и 5–6 сентября 1634 г. нанес шведам и протестантам сокрушительное поражение при Нордлигнене.
Саксония и Бранденбург тотчас заключили с императором сепаратный мир. Канцлер Оксеншерна тоже решил выйти из Гайльброннской лиги и повел с Фердинандом II переговоры, соглашаясь мириться, если шведам отдадут завоеванную ими Померанию. Мелкие князья-протестанты разбегались из своих владений. От лиги, собственно, остались Голландия и две немецкие армии. Бернгард Саксен-Веймарский потерял свое герцогство Франконию, но сохранил 18-тысячное войско, и 10 тыс. было у Вильгельма Гессен-Кассельского. Взывали о помощи к Франции. И Ришелье оказался лишен выбора. Если французы хотели сохранить свои захваты в Лотарингии и последних союзников, им приходилось вступать в войну самим.
Но воевать им было еще нечем. Серьезной армии для масштабных действий Франция не имела. С флотом обстояло не лучше. По инициативе Ришелье за 10 лет было создано 4 эскадры. Однако когда дошло до дела, выяснилось, что коррупция, казнокрадство и отсутствие опыта сказались в полной мере и практическая ценность флота нулевая. Уполномоченный короля де ла Порт докладывал: «Многие корабли, построенные Вашим Величеством… не были хорошо укреплены или построены. Некоторые развалились на части под тяжестью собственного веса, в то время как другие вышли в море с недостаточным количеством моряков «и товаров… Все это из— за нехватки знаний и учения со стороны строителей». Вместо сгнивших кораблей пришлось покупать новые, в Голландии, или строить, нанимая голландских мастеров.
Наложился и финансовый кризис. Ведь во Франции казна получала деньги не от колоний или внешней торговли, а только за счет собственного населения. А траты двора были огромными. Так, почти все доходы королевского домена уходили на содержание и «прикормки» Гастона Орлеанского. С началом войны Париж принялся субсидировать союзников. А когда пришлось еще и создавать армию и восстанавливать флот, финансы поползли по швам. Доходы казны составляли 30–40 млн. ливров, а расходы в 1634 г. достигли 120 млн., а в 1635 г. — 200 млн. Чтобы добыть деньги, вводили и продавали новые должности, а по старым сокращали и задерживали выплату жалованья, что вызывало мощную оппозицию судейских и чиновников. С 1552 г. практиковался и такой способ, как внутренние займы. Человек вкладывал деньги в государственную ренту и ежегодно получал проценты. Но, когда в 1634 г. решили провести новый заем на 11 млн., рынок ренты оказался насыщен, облигации остались нераспроданными. Правительство пошло на девальвацию монеты (французские деньги обычно переплавлялись из испанских). Приходилось и увеличивать налоги. А они во Франции и без того были непомерными. И распределялись неравномерно. Дворяне, судейские и духовенство их не платили (хотя церковь все же прижали, и она вносила «безвозмездный дар»: 1–2 млн. в год).
А вот «третье сословие» облагалось множеством податей: талья (прямой налог с имущества), габель (косвенный налог — наценка на соль), налоги на вино, на окна и трубы в доме, таможенные пошлины (таможни имелись на дорогах между провинциями, внутри одной провинции, в каждом городе). Десятину отдавали церкви, а поскольку ⅔ земли принадлежали дворянам, работавшие на ней крестьяне, даже свободные, платили цензиву — оброк. Исторически некоторые провинции получали льготы. Были, к примеру, области, свободные от габели (где соль стоила 2–7 ливров за квинтал), были области «малой габели» (28 ливров), а были — «большой габели» (60 ливров). И для контроля существовали специальные «стрелки габели», имевшие право врываться в любой дом и проверять, какую соль там употребляют, государственную или контрабандную (за что можно было поплатиться ссылкой на галеры, а то и жизнью). А прямые налоги взимались в порядке круговой поруки с сельской общины. Так что зажиточный крестьянин должен был платить за бедного. Ответственного за сбор налога избирала община, и он отвечал за всю сумму собственным имуществом. При недостаче платил из своего кармана или отправлялся в тюрьму, пока община не заплатит, причем без содержания. Если был бедняком и передач не получал, то порой и умирал с голоду. Кроме того, дворяне-землевладельцы имели право охотиться на крестьянских полях, им принадлежали леса, водоемы, они отправляли правосудие, и за все — например, сбор хвороста — надо было платить.
В итоге французские крестьяне влачили весьма жалкое существование. Но это считалось в порядке вещей. Ришелье писал: «Все государственные деятели знают, что излишнее благосостояние только вредит народу, вызывая у него стремление забывать верноподданнические свои обязанности… Крестьян можно сравнить с мулами, до такой степени привыкшими к ноше, что долгий отдых вредит им больше, чем работа… С другой стороны, необходимо, впрочем, сообразовать тяжесть вьюка с силой животного». Да только и «сообразование тяжести» оставалось благим пожеланием. За время правления Ришелье налоги выросли втрое.
