Все это происходило на фоне глубокого упадка Италии. Из здешних государств политическую самостоятельность сохранили лишь Рим, Венецианская олигархическая республика, герцогство Савойское и великое герцогство Тосканское. Остальные вошли в состав Испании или пристраивались в фарватер к более сильным державам. Экономика влачила жалкое существование, рынки наводнил экспорт, из торговли с Ближним Востоком итальянцев окончательно вытеснили англичане. Народ нищал, множились банды бродяг и разбойников. Но Италия оставалась финансовым центром Европы — так, за полвека состояния генуэзских банкиров выросли вчетверо при полном отсутствии былой генуэзской торговли. Оставалась Италия и «культурным» центром. Ее художники, архитекторы, скульпторы разъезжались по разным странам в поисках работы. А дворы итальянских вельмож служили законодателями моды, заражая другие государства, в первую очередь Францию, вкусами и нравами «эпохи Возрождения».
Ну а мелкие итальянские князья, как и их немецкие собратья, зачастую выбирали промысел «кондотьери». В ту эпоху в Западной Европе только Швеция начала создавать регулярные войска, а остальные государства вели войны дворянскими ополчениями и контингентами наемников. И кондотьеры за плату формировали и продавали заказчикам наемные армии, имея долю в их снабжении и трофеях. Солдаты таких армий представляли разноплеменный сброд, не знали даже знамени государства, за которое сражаются, а только знамя своего полка, поскольку завтра могли очутиться в другом лагере. И вели себя жесточайше, оставляя за собой разоренную пустыню, руины городов и селений с грудами трупов. Купив подобные полки, их старались поскорее выпихнуть на территорию противника — родины они не имели и грабили любую местность, где находились. Именно такие наемники в составе польской и шведской армий разгуливали и по России…
Проблемы европейские
Между прочим, многие обычаи Европы в описываемую эпоху показались бы нам не менее экзотическими, чем индийские или африканские. Например, у французского короля послы государей более низкого ранга, князей или герцогов, должны были целовать даже не руку, а колено. А когда французские и итальянские монархи играли свадьбы своих отпрысков, то нередко изъявляли желание лично присутствовать при брачной ночи или назначали свидетелей — что объяснялось отнюдь не извращениями, а юридическими тонкостями. Другая сторона уже не могла отказаться от выплаты приданого под предлогом, что брак осуществился «не до конца». По столь же весомым юридическим причинам королеву Франции во время беременности должны были неотступно сопровождать принцы крови, а если она рожала мальчика, принцев приглашали в спальню, предъявляя младенца и лоно матери, еще связанные пуповиной. И лишь после этого пуповина перерезалась, дабы исключить версии о подмене. Вполне нормальным явлением была открытая продажа дочерей их родителями, в том числе и знатными. Скажем, Генрих IV купил таким образом своих фавориток д’Эстре и д’Антраг. Причем за д’Эстре отец с матерью запрашивали 6 тыс., а король мог дать лишь 4, и сперва ее приобрел де Гиз. На простолюдинок цены были соответственно меньше.
Весьма утонченным проявлением чувств считалось хранить части тел покойных возлюбленных. Королева Марго коллекционировала забальзамированные сердца своих кавалеров, павших на дуэлях, в войнах, на плахе (в том числе и де Ла Моля и Коконнаса, воспетых Дюма, — только в реальности это были не юнцы, а сорокалетние прожженные развратники и интриганы). И аббат де Рец пишет, что на склоне лет она «носила огромный вертюгаден (юбка на каркасе), весь облепленный карманами, и в каждом из них находилось в коробочке сердце ее покойного любовника… На ночь она вешала этот вертюгаден на крюк, которым запирался замок у изголовья ее кровати». Другие добывали себе палец или череп предмета воздыхания. А когда куртизанка Нинон де Ланкло родила девочку, вскоре умершую, высокопоставленный отец распорядился забальзамировать трупик и поставить в своем кабинете.
В начале XVII в. «горячей точкой» Европы оставались Нидерланды, продолжавшие в союзе с Англией борьбу за независимость. Впрочем, когда мы представляем Нидерландскую революцию в образе самоотверженных Тилей Уленшпигелей, у которых «пепел Клааса стучит в сердце», это оказывается далеко от истины. Воевали штатгальтер Мориц Оранский и офицеры-дворяне, набрав армии из таких вот уленшпигелей, а правительство составилось из торгашей-олигархов. И Оранский для финансирования войны целиком зависел от тех же олигархов, ставивших собственные выгоды куда выше национальных. Когда испанцы осадили Антверпен и Брюссель, помощи эти города не получили — потому что были конкурентами Амстердама. В итоге были взяты и разграблены. Несмотря на войну, голландские купцы вовсю продолжали торговать с Испанией, снабжая противника прибалтийским и русским хлебом, а взамен получая пряности для перепродажи в Германию.
Ну и наконец в разгар боевых действий, когда страна, казалось, должна была напрячь все силы на отпор врагу, ее торгашеская верхушка занялась созданием колониальной империи. Огромные эскадры в десятки кораблей адмиралов Ван Ноорта, Ван дер Хагена и др. устремились в Индийский океан. Попытка обосноваться в Индии оказалась неудачной, как и нападения на Филиппины и Малакку, но голландцы зацепились на Яве, Борнео, где местные правители сочли их союзниками против португальцев. А в 1602 г. возникла голландская Ост-Индская компания, фактически ставшая «государством в государстве». Она могла заключать международные договоры, вести войны, казнить и миловать, иметь свою армию, флот. Даже точнее, сами Нидерланды превратились в некий придаток компании — почти все ее директора входили в правительство, поэтому ее деятельность поддерживалась силами государства, в то время как компания была государству неподотчетна и неподконтрольна.
Теоретически создание компании оправдывалось войной против Филиппа III, а значит, и против португальцев, его подданных. Но это оказывалось лишь «фиговым листком». Материальные и финансовые ресурсы Нидерландов перенацелились на строительство флотов для колониальной экспансии, десятки тысяч солдат и матросов с сотнями пушек отправлялись за моря в то самое время, когда страна для «борьбы за свободу» выпрашивала субсидии и военную помощь у Англии. Война в Ост-Индии развернулась крутая, пленных не брали. Голландцы утвердились в Молуккском архипелаге, зверски истребив персонал португальских факторий. А когда португальцы у Макао и испанцы у Манилы захватили 2 нидерландских корабля, экипажам пообещали жизнь, если примут католицизм. Они согласились, были перекрещены, а потом казнены. Зато иезуиты представили начальству доклады о количестве «обращенных еретиков».
Вдобавок голландцы принялись пиратствовать на коммуникациях, пошла охота за карраками — огромными, до тысячи тонн водоизмещением, трансокеанскими судами, курсировавшими раз в год между Филиппинами и Америкой и между Индией и Китаем. Захватив только одну из каррак, нидерландцы продали в Европе груз шелка и фарфора за 3,5 млн. гульденов. Такие действия вызвали протесты во многих государствах, но директора Ост-Индской компании дали заказ знаменитому юристу Гуго Гроцию, и он написал трактат «О свободном море» — который, кстати, стал основой и для всех последующих международных законов о судоходстве в открытом море и «призовом праве». Но и со своими союзниками-англичанами, благодаря коим Нидерланды смогли устоять против испанцев, они в колониях не церемонились. Принялись теснить фактории британской Ост-Индской компании, нападали на ее суда или требовали убираться прочь, угрожая потоплением.
