Заруцкий активизировал приготовления к войне. Но жители Астрахани, доведенные его бесчинствами до предела, узнав о приближении Одоевского, подняли восстание. Татары тут же отпали и изрубили назначенных к ним командиров. Заруцкого и «царицу» с 800 сторонниками осадили в кремле. На помощь астраханцам с Терека Головин выслал отряд стрельцов под командованием Хохлова. Получив информацию, что с двух сторон идут рати, Заруцкий вырвался из кремля и уплыл вверх по Волге, чтобы не встретиться с терцами. Хохлов прибыл 13 мая. А от Самары двигался авангард Одоевского, и Заруцкий повернул назад, попытавшись проскочить мимо Астрахани. Его заметили, горожане и терцы сели на струги, и на реке разыгрался бой. Кого побили, кого потопили, но часть прорвалась, уйдя в протоки дельты.
1 июня прибыл Одоевский с основными силами. Разослали разведчиков, караулили Заруцкого на Тереке, думая, что он ушел в море. Наконец вычислили, что он перебрался на Яик. Туда послали отряд стрелецких голов Пальчикова и Онучина. Взяв проводников из яицких казаков, они отправились по еще не обжитой реке, выслеживая беглецов. И нашли их на Медвежьем острове, где «воры» сооружали острожек. От пленного узнали, что они ищут лошадей, намереваясь переволочь струги в р. Самару и снова очутиться на Волге, что их 600 человек, но многие ранены, и власть Заруцкого кончилась, всем заправляли атаманы Треня Ус и Верзига. По этим известиям Одоевский направил подмогу со стрелецким головой Баимом Голчиным. Воины окружили острог, и казаки без боя сдались, выдав Заруцкого и Мнишек.
Целовали крест Михаилу Федоровичу и получили прощение, а важных пленников отправили в Москву, причем в инструкции Баиму Голчину указывалось — если будет попытка освободить их, то «Маринку с выблядком и Ивашка Заруцкого побити до смерти, чтоб их воры живых не отбили». По прибытии в столицу Заруцкого посадили на кол. Одновременно были повешены Лжедмитрий III Матюшка, изменник Федор Андронов и четырехлетний «воренок». Жестоко? Может быть. Но время-то другое было. А после пережитого кошмара Смуты оставлять в живых претендента на престол, пусть и малолетнего, было слишком уж накладно. Мнишек вскоре умерла в тюрьме. Поляки потом утверждали, будто ее умертвили. Хотя это вряд ли. Русские послы приводили в ответ вполне достоверный аргумент: «Нам и надобно было, чтоб она была жива для обличения неправд ваших». Она слишком много знала о подоплеке Лжедмитриев. И если кто-то действительно «помог» ей умереть, то, уж конечно, не русские.
Страна обороняется
Даже в контактах с другими государствами Россия вынуждена была себя ограничивать: дипломатия была в XVII в. делом очень дорогим. Послам полагалось везти массу подарков монарху, к которому они направлены, и от их стоимости зависел прием. Правда, принимающая страна потом должна была отдариваться на такую же сумму, но ведь это потом. А кроме официальных, надо было обмениваться неофициальными подарками, как бы от лица самого посла. В России, кстати, особой разницы не делалось, и полученные личные подарки дипломаты по возвращении сдавали в казну вместе с официальными, а награды по результатам посольства получали только от царя — иностранцы это тоже считали проявлением «московского рабства». Хотя, если подумать, хорош тот посол, которого можно ублажить и расположить подарками.
Но после воцарения Романовых Посольскому приказу приходилось рассылать дипломатические миссии поочередно, когда наберутся меха или «отдарки» предыдущих посольств, чтобы стать подарками для следующих. И первым после неудачной попытки заключить мир с Польшей стало посольство в Турцию. Здесь русских приняли очень тепло, как союзников против общего врага, и был заключен договор о «дружбе и любви». В 1614 г. посольство Степана Ушакова и Семена Саборотского поехало к германскому императору Матвею с извещением о восшествии на престол Михаила и просьбами о помощи и посредничестве в примирении с поляками. Ведь Матвей пришел к власти в качестве вождя «антикатолической» партии — а Сигизмунд был союзником низложенного Рудольфа. Но в данном случае вышла ошибка. Император уже сменил курс, прижимал протестантов, так что и для него Сигизмунд выглядел естественным союзником. Русские ничего не добились.
Из западных держав самыми дальновидными оказались англичане. Они первыми направили к Михаилу Федоровичу своего посла и торгового агента Джона Мерика, который Россию хорошо знал, долго жил здесь, а для более успешной деятельности даже тайно принял православие, русские звали его Иваном Ульяновым. Конечно, его главной задачей было разведать и оценить состояние государства, прочность нового царствования. Но с Мериком прибыла и пара десятков английских и шотландских офицеров наниматься на службу.
Обстановка в стране и вокруг нее оставалась сложной. Шведский Густав II Адольф, воюя с датчанами, захватил принадлежавший им Ревель. Причем, по впечатлению голландских дипломатов, Эстония «лишилась почти всех своих жителей» — хотя она принадлежала Швеции, и по ней передвигались только «свои» войска. Наемники погуляли. Но немецкую купеческую верхушку Ревеля король быстро успокоил и сделал своими сторонниками, даровав монополию торговли в Финском заливе. И пообещав, что путь в Россию через Неву будет закрыт раз и навсегда. Однако наступление Густава Адольфа в Норвегии и в Сконе (ныне юг Швеции — в то время в составе Дании) датчане остановили, поскольку их поддержало местное население, массами вступавшее в ополчение, — оно знало, что в Швеции крестьянам живется намного тяжелее. В результате был заключен мир. Силы шведов высвободились против России.
А рать Трубецкого так и торчала под Бронницами. Подкреплений не было — все, что имелось, Москва отправила против Заруцкого. Снабжение наладить тоже не удалось. Полки голодали, редели от болезней, пошло дезертирство. И Делагарди, зная об этом, 14 июля нанес удар. Контингенты в его распоряжении были не очень большими. Но ослабевшее русское войско атаки не выдержало. Трубецкой отдал приказ об отходе. А при отступлении по лесам и болотам его армия распалась окончательно. Дворяне разъезжались по домам, а казаки, не желая служить в таких условиях, ушли прочь.
А Делагарди после этого решил примерно покарать за восстание Тихвинскую обитель. Ну а заодно, конечно, дать солдатам «подкормиться» ее грабежом. В монастырь в ужасе от бесчинств карателей сбежались из окрестностей крестьяне. Защитников набралась всего горстка. И тем не менее взять обитель шведы так и не смогли. Трижды Делагарди посылал на нее войска — и каждый раз что-то с ними случалось. То возникал вдруг слух о подходе большой русской рати, и осаждающие отступали. То вылазка малочисленного гарнизона казалась шведам атакой неисчислимых сил, возникала паника, и враги устремлялись в бегство. После этого пошла еще большая слава о Тихвинской иконе Пресвятой Богородицы, которой усердно молились осажденные, уповая на Ее помощь.
У Дмитрия Мамстрюковича Черкасского сперва все шло вроде нормально. Осада Смоленска делала свое дело, в крепости начался голод, ее падения ждали со дня на день. Но и у русских снабжение было плохим, а дисциплина еще хуже. Из этой армии тоже уезжали дворяне и дети боярские, кто беспокоясь о родных, кто запастись продуктами в своем поместье. А из 5 тыс. казаков половина была из вольницы, перешедшей от Заруцкого. Гарнизоны передовых острожков на границе, прикрывавших дороги, испытывали общие трудности с продовольствием, им надоело сидеть в укреплениях, а крутившийся поблизости Ходкевич делал вид, что может окружить их. И эти отряды без приказа бросили острожки, отошли в главный лагерь. Чем Ходкевич сразу воспользовался, острожки сжег, а в Смоленск прорвались подкрепления с обозами припасов. Черкасский направил части для строительства новых укреплений, но литовский гетман этого ждал. Он уже успел собрать значительное число конницы и нанес внезапный удар по русским, беспечно занявшимся строительными работами. Разгромил и перебил до 2 тыс. С этого момента осада Смоленска потеряла практический смысл. Блокады уже не было. Поляки сообщались с городом, гарнизон совершал вылазки. А полки Черкасского лишь формально выполняли прежний приказ и стояли лагерем вблизи крепости.
