Настроение немецких солдат в это время было более близким к позиции их кайзера: «В осенние месяцы 1914 года часть, получившая приказ отправиться с Западного фронта на восток, воспринимала это почти как наказание. Предвзятое мнение о легкости Восточного фронта почти не изменилось на всем протяжении войны, хотя все более и более полков, начавших войну на западе, перекидывалось на русский фронт, причем, как правило, это сопровождалось внезапным и резким увеличение цифры потерь. Полки, побывавшие на востоке, сохраняли надолго на всех театрах военных действий, куда бы их ни бросала судьба, прочное воспоминание о лишениях и боях на этом фронте и о необычайном упорстве русского солдата»362.
Совсем другим было положение в русской армии. Солдаты радовались отбитому немецкому наступлению, тому, что германец «показал спину». «Их мораль (то есть русских солдат. – А. О.) увеличилась на сто процентов, – вспоминал английский военный корреспондент, – и все их страхи относительно способности противостоять германским легионам исчезли навсегда. Огромный престиж солдат кайзера исчез, войска доказали, что это была фикция»363. В армии готовились к вторжению в Германию, настроение было бодрым364. В отличие от своих подчиненных, русский генералитет вовсе не был настроен столь оптимистически и имел для этого все основания. Безусловным и очевидным уже для многих современников был тот факт, что в области стратегического руководства армиями германская сторона находилась на большей высоте, чем ее русский противник.
На полях сражений подтвердилась оценка, сделанная германским Генштабом перед войной: «Быстрого использования благоприятного оперативного положения ожидать от русского командования также трудно, как быстрого и точного выполнения войсками предписанного приказом маневра. Для этого слишком велики препятствия со всех сторон при издании, передаче и выполнении приказов. Поэтому немецкое командование при столкновении с русскими будет иметь возможность осуществлять такие маневры, которых она не позволила бы себе с равным противником»365. Ставка в лице Верховного главнокомандующего проявила свою неспособность к эффективному руководству, реализации принятых решений, координации действий командующих фронтами.
Тем не менее Николай Николаевич (младший), вдохновившись успехом под Варшавой и Ивангородом, решил вернуться к плану наступления в Силезию. 20 октября (2 ноября) 1914 г. Н. Н. Янушкевич известил об этом главнокомандующих фронтами: «Конечной целью, к достижению которой должны быть направлены все наши усилия, является вторжение в Германию, причем главную массу наших армий предположено направить в промежуток между Вислой и Судетами. Эта операция требует постепенного выдвижения армий, развернутых на левом берегу Вислы, на соответствующий фронт, каковым намечается линия Кола – Ченстохов – Освенцим, и независимо от того прочного обеспечения обоих флангов этих армий как со стороны нижней Вислы, так и со стороны Галиции. Обеспечение флангов предстоящей операции является настолько важным, что Верховный главнокомандующий не считает возможным дальнейшее продвижение корпусов 2-й и 5-й армий до тех пор, пока не будут достигнуты более решительные результаты в Восточной Пруссии и на реке Сане»366. Перед первым вторжением в Восточную Пруссию Ставка считала необходимым, в соответствии с предвоенными планами, обеспечить фланги для движения на Берлин, однако стремилась ускорить подготовку к нему, еще и не начав наступление против 8-й армии М. фон Притвица.
В преддверии Варшавско-Ивангородской операции очищение Восточной Пруссии от немецкой армии уже не было условием для этого плана. Теперь Северо-Западный фронт должен был отбросить немцев за линию Мазурских озер, а Юго-Западный – австрийцев за Карпаты. За это время русские армии на левом берегу Вислы должны были привести в порядок свои тылы и подготовиться к большому наступлению367. Фактически оно планировалось почти одновременно на трех направлениях – в Галиции, Восточной Пруссии и Силезии. Четыре армии – 2-я и 5-я Северо-Западного фронта, 4-я и 9-я Юго-Западного фронта, имевшие в своем составе до 40 дивизий, – должны были начать наступление на фронте в 250 км в общем направлении на Силезию и Познань. Остальным 55 дивизиям русского фронта надлежало обеспечивать фланги этого клина. 10-я и 1-я армии Северо-Западного фронта должны были отбросить немцев за линию Мазурских озер и закрепиться на Нижней Висле; 3-я и 8-я армии Юго-Западного фронта – выйти к Карпатам; 11-я армия – осаждать Перемышль368.
21 октября (3 ноября) 1914 г., на следующий день после получения этой директивы Ставки, М. В. Алексеев подал генералу Н. И. Иванову докладную записку, которую главнокомандующий переправил в Барановичи через три дня. Начальник штаба Юго-Западного фронта признавал правильность выбора Германии в качестве конечной цели русского наступления, но считал, что направление на Берлин преграждает прежде всего австро-венгерская армия. Успех при отражении германского натиска на Варшаву убедил М. В. Алексеева в том, что слабые силы рейхсвера, находившиеся на русском фронте, могут лишь эффективно обороняться, опираясь на подготовленный тыл и «особые свойства местности»: «Малочисленность германских войск, независимо от того, где они развернуты – в Восточной Пруссии или на линии Торн – Познань, не способна остановить движения наших главных сил. Они могли бы лишь угрожать их сообщениям. Итак, для нас главным врагом, главным предметом действий является австрийская армия, главным театром – Галиция, ибо через нее пролегают для нас пути к Берлину (выделено мной. – А. О.), т. е., выражаясь иначе, после победы над австрийской армией. Августовская (по времени) операция, закончившаяся разгромом австрийских армий, ставя нас на пути к Берлину, явилась столь грозной для германцев, что они приняли исключительные меры для предотвращения удара, непосредственно направленного против Германии»369.
Однако за два месяца ситуация резко изменилась. Главным последствием Варшавско-Ивангородской операции генерал М. В. Алексеев считал передышку, которую получила австрийская армия благодаря энергичной поддержке германского союзника. «В короткое время австрийская армия выполнила громадную работу. Она восстановила свои силы в такой степени, что сделалась боеспособной и пригодной для упорной борьбы. Она перешла в наступление, выказала большую стойкость и упорство, чем в августовских боях, большую настойчивость в поставленных ей целях. В результате она сковала свободу действий оставленных в Галиции двух армий и имеющей перед собою также австрийцев нашей девятой армии. Правда, и условия борьбы сильно переменились не в нашу пользу – в августе мы имели 18 свежих корпусов с полным числом офицеров, теперь – 12–14 корпусов, из которых некомплект достиг 250 000 человек, а недостаток офицеров принял угрожающие размеры»370.
В сложившейся ситуации русская армия обрекалась на кордонную стратегию, почти равномерное распределение войск по линии фронта без сколько-нибудь значительных резервов. Ставка определяла три задачи: 1) вторжение в Германию (16 корпусов); 2) поражение австрийской армии (10 корпусов); 3) обеспечение 1-й армии справа (10 корпусов). Всего же на русских фронтах находилось 37 корпусов. М. В. Алексеев энергично протестовал против распыления сил русской армии, при котором четверть ее сил (10 корпусов) направлялась на абсолютно второстепенную задачу «обеспечения». Восточно-прусское направление вообще, по его мнению, было малоперспективным. «Ни одно государство при современных условиях, – писал М. В. Алексеев, – не может выставить таких сил, которые позволяли бы считать себя готовыми к одновременному выполнению двух главных задач. Приходится группировать для удара войска за счет других участков, прибегая на последних к выжидательным и оборонительным действиям»371.
