Ответ пришел в 17 часов 15 минут: «Вследствие твоего обращения к моей дружбе и твоей просьбе о помощи я выступил в роли посредника между твоим и австро-венгерским правительством. В то время когда еще шли переговоры, твои войска были мобилизованы против Австро-Венгрии, моей союзницы, благодаря чему, как я уже тебе указал, мое посредничество стало почти призрачным. Тем не менее я продолжал действовать, а теперь получил достоверные известия о серьезных приготовлениях к войне на моей восточной границе. Ответственность за безопасность моей империи вынуждает меня принять предварительные меры защиты. В моих усилиях сохранить всеобщий мир я дошел до возможных пределов, и ответственность за бедствие, угрожающее всему цивилизованному миру, падет не на меня. В настоящий момент все еще в твоей власти предотвратить его. Никто не угрожает могуществу и чести России, и она свободно может выждать результатов моего посредничества. Моя дружба к тебе и твоему государству, завещанная мне дедом на смертном одре, всегда была для меня священна, и я не раз честно поддерживал Россию в моменты серьезных затруднений, в особенности во время последней войны. Европейский мир все еще может быть сохранен тобой, если только Россия согласится остановить приготовления, угрожающие Германии и Австро-Венгрии»190.
Почти сразу же после отправки этой телеграммы Вильгельм II выступил с балкона своего дворца перед берлинцами, заявив своим подданным, что его вынуждают начать войну191. Кайзер явно не договаривал: начать войну его вынуждали собственные расчеты, согласно которым первый и сокрушающий удар должен был быть нанесен по Франции. Залогом успеха молниеносной кампании на западе и переброски основных сил рейхсвера на восток было опоздание сосредоточения русских войск. Чем позже начинала Россия мобилизацию, тем выше была гарантия успешного завершения «плана Шлиффена». В 11 часов вечера в Германии уже и формально началась всеобщая мобилизация. Почти одновременно, в полночь 18 (31) июля, Германия предъявила России ультиматум о прекращении мобилизации как всеобщей, так и частичной, направленной против Австро-Венгрии, и отдаче приказа о роспуске войск в течение 12 часов. Уже на следующий день 7-й германский армейский корпус, насчитывавший около 100 тыс. человек (он был отмобилизован ранее) занял нейтральный Люксембург. «План Шлиффена» фактически начал выполняться192.
Практически в то же самое время, когда немецкие солдаты входили на территорию этого герцогства, Ф. фон Пурталес позвонил начальнику канцелярии русского МИДа барону М. Ф. Шиллингу с просьбой о приеме у министра. С. Д. Сазонов уже не сомневался: «Он, вероятно, привезет мне объявление войны»193. Глава русского внешнеполитического ведомства не ошибся. 19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила России войну. Спешка в германском посольстве была такой, что Ф. фон Пурталес оставил ноту с двумя вариантами в одном тексте – очевидно, в немалой степени этому способствовало и то, что он очень волновался. Из кабинета русского министра он вышел в слезах194. Перед вручением документа он трижды спросил у С. Д. Сазонова, не готово ли русское правительство отменить мобилизацию195. Впрочем, на оплошность весьма аккуратных обычно немцев и в русском МИДе не обратили особого внимания. Как отмечает русская официальная версия случившегося: «…в самую минуту передачи ноты суть германского заявления была столь ясна, что не в словах было дело»196.
Хваленый немецкий порядок, казалось, был забыт политическим руководством Германии. «С момента объявления русской мобилизации, – вспоминал А. фон Тирпиц, – канцлер (то есть Бетман-Гольвег. – А. О.) производил впечатление утопающего. В то время как юристы Министерства иностранных дел углублялись в академический вопрос о том, находимся ли уже мы в состоянии войны с Россией или нет, обнаружилось, что мы забыли спросить Австрию, желает ли она бороться вместе с нами против России. Италия также не была извещена об объявлении нами войны России»197. При этом Т. фон Бетман-Гольвег торопил своих юристов с подготовкой текста об объявлении войны России, ему была нужна поддержка социал-демократической фракции рейхстага198. После выборов 1912 г. она оказалась самой значительной: 110 депутатов против 90 центристов, 85 либералов и 69 консерваторов199.
Война с царской Россией во имя защиты будущей революции всегда была популярна среди немецких левых, и они поддержали свое правительство вопреки обещаниям, сделанным перед войной на конгрессах Социалистического Интернационала. Впрочем, весной 1918 г. германские социал-демократы проголосовали и за ратификацию Брестского мира, навязанного кайзером, казалось бы, уже далеко не царской России, которая во всяком случае не несла угрозы революции. В этом отношении расчет Т. фон Бетман-Гольвега оказался верным, но ближайшего союзника пришлось подгонять.
Следует отметить, что Австро-Венгрия начала мобилизацию против Сербии утром в 9 часов 23 минуты 25 июля, а уже 31 июля Франц-Иосиф получил телеграмму от Вильгельма II, призывающего проводить мобилизацию прежде всего против России. 1 августа 1914 г. граф Ладислав де Сегени получил телеграмму от Готлиба фон Ягова, выражающую личную надежду последнего на то, что основная тяжесть военных действий союзников будет направлена именно против России. Вскоре в Вену пришла еще одна телеграмма от австрийского военного атташе в Берлине. Вильгельм II воспользовался этим каналом, чтобы срочно передать его настоятельную просьбу Францу-Иосифу и Ф. Конраду фон Гетцендорфу о сосредоточении всех сил против России. Император Австро-Венгрии ответил: «Как только мой Генеральный штаб узнал, что Вы намерены начать войну с Россией как можно раньше, здесь было также принято решение сконцентрировать абсолютное большинство наших войск против России»200.
Почти одновременно в своей последней телеграмме к Николаю II, отправленной 19 июля (1 августа) 1914 г. в 10 часов 45 минут, Вильгельм II призывал: «Во всяком случае, я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в каком случае не переходить нашей границы»201. Манифест об объявлении Россией войны Германии последовал 20 июля (2 августа) 1914 г.202 В нем говорилось о развитии кризиса на Балканах и начале войны Германии против России. «Ныне, – призывал император, – предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь и достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской земли дружно и самоотверженно встанут все верные наши подданные»203.
«Германия, – телеграфировал в тот же день русским послам во Франции и Англии С. Д. Сазонов, – явно стремится переложить на нас ответственность за разрыв. Наша общая мобилизация была вызвана громадной ответственностью, которая создалась бы для нас, если бы мы не приняли всех мер предосторожности в то время, как Австрия, ограничиваясь переговорами, носившими характер проволочки, бомбардировала Белград. Государь Император своим словом обязался перед Германским Императором не предпринимать никаких действий, пока продолжаются переговоры с Австрией. После такого заверения и после всех доказательств миролюбия России Германия не имела права сомневаться в нашем утверждении, что мы примем с радостью всякий мирный выход, совместный с достоинством и независимостью Сербии. Иной исход был бы совершенно несовместим с нашим собственным достоинством и, конечно, поколебал бы равновесие Европы, утвердив гегемонию Германии. Этот европейский мировой характер конфликта бесконечно важнее повода, его возбудившего»204.
