Получив от местных жителей уверения в том, что в городе нет неприятеля, отряд начал входить в Кельцы, где был внезапно обстрелян. Несколько человек были убиты и ранены, а русская кавалерия вынуждена отойти. Засада и обман горожан озлобили личный состав дивизии. Легионеров и лиц, оказавших им поддержку, стали рассматривать как бандитов. 31 июля (13 августа) к городу был направлен 14-й уланский полк с пулеметами и двумя орудиями, который выбил оттуда польские формирования. Ю. Пилсудский был разбит и бежал, оставив своих раненых и убитых. По предложению начальника штаба дивизии город был обложен контрибуцией в размере 100 тыс. рублей, кроме того, по требованию военных городские власти выдали заложников. Деньги и арестованные первоначально были направлены в тыл, в Ивангород72.
Официальное сообщение об инциденте в Кельцах последовало не от Ставки, а от Главного управления Генерального штаба только 5 (18) августа: «31 июля в окрестностях Келец наша конница рассеяла до 800 соколов, поддержанных частями 10-го драгунского австрийского полка. После кавалерийского дела Кельцы и Хенцины очищены неприятелем»73. Когда контрибуция поступила в Ставку, Николай Николаевич пришел в ярость – его подчиненные посмели ввести военные санкции против русских подданных. В 14-ю дивизию направили комиссию во главе с генерал-майором Б. М. ПетровоСолово, и только успешные действия А. В. Новикова на фронте спасли его от наказания74. Все это отнюдь не означало готовности Ставки заигрывать с любыми польскими организациями и движениями.
11 (24) августа главковерх издал весьма жесткое объявление, которое было опубликовано через шесть дней: «В районе наших боевых действий с австрийцами установлено участие галицко-волынских сокольских организаций, причем выяснилось употребление ими разрывных пуль. Если я обращался к польскому зарубежному населению со словами братской любви русской армии, то был уверен в лояльности взаимных отношений. Я ни минуты не допускаю, чтобы польское население могло рассчитывать на великодушие великой России, фактически участвуя во враждебных нам действиях и притом в столь недостойной форме, как употребление разрывных пуль с отрезанными концами»75. Николай Николаевич извещал о том, что члены сокольских и подобных им организаций в случае вооруженного сопротивления русской армии не будут рассматриваться в качестве военнослужащих со всеми вытекающими отсюда последствиями76.
Ничего хорошего в будущем подобный тон не обещал. Провокация Ю. Пислудского ставила под угрозу общую тональность русско-польских отношений лета – осени 1914 г. Отношение к легионерам в войсках было очень негативным, особенно к представителям Царства Польского. Тем не менее войска не практиковали особенно жестокого отношения к ним в случае взятия в плен. Лица моложе 20 лет обычно получали несколько ударов нагайкой, после чего их отпускали под честное слово не стрелять больше по русским, старших передавали в военно-полевые суды77. 18 (31) августа в ответ на объявление главковерха последовало заявление 17 поляков – членов Государственной думы и Государственного совета, организованное графом А. С. Велепольским. Обсуждение случившегося началось вечером 17 (30) августа, и в результате долгих дискуссий текст был выработан ранним утром следующего дня: «Польское общественное мнение признает людей, принимающих участие в различных добровольческих организациях, содействующих австрийской армии, бессознательными защитниками германизма, врагами польского дела и всего славянства. С тем большим негодованием польское общественное мнение осуждает пользующихся разрывными пулями»78.
Случай в Кельцах был, конечно, исключением. «За все то время, что мне приходилось участвовать в военных действиях среди польского рус-скоподданного населения, – вспоминал Б. Н. Сергеевский, – я нигде не видел и не слышал о случаях измены или враждебности этого населения, как простого, так и интеллигентного, в отношении русских войск. Наоборот, случаев симпатии, верности России и помощи русским видел сколько угодно. Население, несомненно, было враждебно немцам, а не нам»79. Следует отметить, что с самого начала войны немцы действовали таким образом, который не предполагал возникновения особых к ним симпатий.
Так, заняв 20 июля (2 августа) двумя полками Калиш, они собрали в городе контрибуцию в 50 тыс. рублей, расстреляли губернского казначея, ряд стражников и лиц призывного возраста и откатились назад, захватив с собой заложников и оставив после себя трупы на улицах и в канавах80. В тех же Кельцах во время кратковременного вторичного занятия немцами и австрийцами националисты Ю. Пилсудского казнили шесть человек за симпатии и верность России (во всяком случае, так было сформулировано обвинение: дело в том, что «соколы» освободили из тюрьмы арестантов, которые, естественно, не упустили возможности при помощи доносов свести счеты со своими врагами, а некоторые из освобожденных активно шантажировали местное население, вымогая деньги)81.
В начале 1915 г. жителям города были возвращены взысканные с них деньги, польские и часть русских газет разместили следующее объявление: «Его Императорское Высочество Верховный главнокомандующий, принимая во внимание лояльное отношение к нашей армии польского населения в общей его массе и благожелательность к русским войскам, за последнее время в особенности, признал возможным в виде особой милости удовлетворить представление варшавского генерал-губернатора о возвращении 105 тыс. рублей, взысканных с города Кельцы в конце июля 1914 года за случай стрельбы по нашим войскам»82. В целом политика России по отношению к польскому населению отличалась мягкостью и была нацелена на установление диалога. Что же касается приглашения к оному, то есть обращения Николая Николаевича к полякам, то оно было с неприязнью встречено не только противниками, но и союзниками империи, в частности Францией.
Раймонд Пуанкаре отреагировал на воззвание великого князя следующим образом: «Итак, Россия еще раз выступила здесь помимо нас. Если бы она предложила свою помощь для восстановления всей Польши во всей ее государственной независимости, мы могли бы только приветствовать это и желать осуществления этой прекрасной мечты. Если бы она обязалась дать относительную автономию русской Польше, тоже прекрасно. Обещание полунезависимости, даже под скипетром царя, несомненно, встречено было бы с радостью и могло бы быть принято как обещание загладить старую вину (comme une reparation). Но предложить полякам в Силезии, Познани и Галиции свободу вероисповедания, языка и управления под властью императора из династии Романовых – вряд ли это значит найти путь к их сердцу; во всяком случае это значит возвестить Германии замаскированные аннексии, о которых не было заключено никакого соглашения между Россией и нами и которые могут совершенно исказить значение оборонительной войны, они рискуют также повредить тем реституциям, которые Франция имеет право требовать и намерена требовать»83.
5 (18) августа 1914 г. великий князь подписал воззвание «К русскому народу», то есть к населению Галиции и Буковины, где, в частности, говорилось: «Да не будет больше подъяремной Руси. Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России… Освобождаемые русские братья! Всем вам найдется место на лоне матери России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья в притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца свои – к Богу с молитвой за Россию, за Русского Царя»84. Значительная часть жителей австрийских территорий встречала русских, по свидетельству одного из офицеров, «с искренним расположением и явным любопытством»85. Вслед за обращением к русинам, в принципе, был решен и вопрос об отношении к чехам.
