А. В. Самсонов оказался в трагическом положении. Еще 23 июля (7 августа), обращаясь в приказе к своим подчиненным, он заявил: «Попадать в плен позорно. Лишь тяжелораненый может найти оправдание. Разъяснить во всех частях»470. Теперь он видел разгром и массовую сдачу в плен своих подчиненных, опасность оказаться в плену была реальной и для него самого. Страдавший от приступов астмы генерал шел по лесу с остатками своего штаба и повторял: «Император доверял мне. Как я смогу снова посмотреть ему в лицо после такого несчастья?»471. Офицеры выходили из окружения, пробираясь лесом, в стороне от дороги. Ночью 17 (30) августа они внезапно потеряли командующего. «Все чины штаба, – писал в отчете 18 (31) августа
1914 г. генерал П. И. Постовский, – подозревали, что генерал Самсонов отстал сознательно, пользуясь темнотой и лесом. Не раз в течение 15 и 16 августа он говорил мне, что его жизнь как деятеля кончена. Все мы следили за ним и не давали возможности отделить свою судьбу от нашей. Подозрение, что генерал Самсонов достиг своего, отстав от нас в лесу, стало превращаться в уверенность, когда среди ночи послышался выстрел»472.
«Все поняли, – вспоминал П. И. Постовский уже после войны, – что этим выстрелом покончил свою жизнь благородный командующий армией, не пожелавший пережить постигшего его армию несчастья»473. Вернувшись, отступавшие начали искать тело своего командира, но не нашли его. Группу возглавил начальник штаба армии474. Местный житель – старый поляк, знавший о поражении русской армии, несмотря на запрет властей оказывать помощь окруженцам, помог группе из 10–12 офицеров и показал им дорогу к русской границе475. С помощью местных жителей поляков на следующий день они вышли на патрули лейб-гвардии Кексгольмского полка476. Указавший окруженцам дорогу старик обнаружил в лесу тело застрелившегося старшего русского офицера, которое было предано земле477.
Вдова генерала вместе с двумя другими сестрами милосердия в ноябре 1915 г. совершила поездку в Германию для оказания помощи русским военнопленным. Сопровождаемые датскими офицерами, они осмотрели ряд лагерей. Вдова А. В. Самсонова посетила Западную и Восточную Пруссию, Бранденбург и Саксонию478. Во время этой поездки, побывав на месте сражения, она и опознала останки мужа. Немцы эксгумировали их с воинскими почестями, на месте гибели генерала был установлен памятный знак. В специально выделенном траурном вагоне прах А. В. Самсонова был перевезен через Швецию в Петроград479. 2 (15) ноября сестры милосердия приехали из Берлина в Копенгаген480.
Сколько-нибудь надежных известий о судьбе генерала общество не получило, что стало причиной всевозможных слухов и домыслов. Только после поездки его вдовы в Германию всем стало ясно, что генерал мертв. «Самсонова нет, – сообщало «Новое время». – Умер он от ран или был убит – безразлично. После 15 месяцев неизвестности его тело было найдено женой на поле сражения»481. 18 ноября (1 декабря) 1915 г. поезд с траурным вагоном прибыл на Финляндский вокзал русской столицы. В тот же день была организована траурная процессия: гроб с останками А. В. Самсонова с воинскими почестями был перенесен на Николаевский вокзал, откуда отбыл в Херсонскую губернию для погребения в имении генерала482. Информация о самоубийстве по-прежнему была скрыта – его предпочитали называть умершим483.
Поражение 2-й армии было настоящей катастрофой. По предложению Э. Людендорфа бои 23–31 августа 1914 г. получили название «сражения под Танненбергом» – для него это был символический реванш за поражение Тевтонского ордена в битве под Грюнвальдом 15 июля 1410 г., которое в немецкой традиции называлось «битвой под Танненбергом»484. «Сражение закончилось огромным успехом – большим, чем мы предполагали, – отметил в своем дневнике 31 августа М. Гофман. – 4–5 русских корпусов уничтожено, 50–60 тыс. пленных, включая двух командиров корпусов, которых уже доставили сюда. С одной русской армией покончено, теперь настала пора для другой»485.
По русским данным, всего в плен попали до 60 тыс. человек486. 4 сентября немцы заявили о пленении 92 тыс.487, что является преувеличением, так как вся окруженная группировка не превышала по численности 90 тыс. человек488. Впрочем, несомненно, немецкая победа была полной и сокрушительной. Два русских корпуса перестали существовать, их командиры попали в плен. В беседе с Н. Н. Мартосом Э. Людендорф и П. фон Гинденбург (оба они владели русским языком) признали в нем достойного противника. Командующий 8-й армией даже приказал вернуть ему золотое оружие. Последнее распоряжение, впрочем, так и не было выполнено, зато позже Берлин попытался организовать суд над ним, инкриминируя генералу насилие над гражданским населением, в особенности над женщинами и детьми. Комедия был прекращена после того, как Петроград официально заявил, что в случае насилия над русским пленным офицером такой же участи подвергнутся и немецкие в русском плену489.
Сразу же после поражения в Восточной Пруссии остатки 13-го и 15-го корпусов, потерявших под Танненбергом своих командиров, штабы и артиллерию, были выведены в Лиду и Гомель, где имелись свободные казармы. Принявший остатки 13-го корпуса генерал-лейтенант В. Е. фон Флуг отметил: «Представившиеся мне в Лиде на смотр люди корпуса не являли ничего, похожего на бывшие строевые воинские части. Это были действительно лишь жалкие остатки, собранные в команды численностью от 100 до 200 человек от каждого из 8 полков корпуса и его артиллерии, почти без вооружения и, что было прискорбнее всего, без своих полковых знамен, которые в большинстве перед сдачей войск в плен были зарыты в землю в тайных местах Восточной Пруссии»490. Организованно из всего 13-го корпуса из окружения вышло только две роты 142-го Звенигородского пехотного полка: 15 офицеров и порядка 150 солдат. Корпус потерял 656 офицеров и 37 744 солдата, всю артиллерию и почти все знамена, не имея при этом, как отмечала правительственная комиссия, «каких-либо серьезных столкновений с противником»491.
Немногим лучше было положение в 15-м корпусе. От полков 6-й дивизии осталось по 500–600 человек, от 8-й – по 400–500 человек, от артиллерийских бригад – почти ничего492. П. К. Кондзеровский, посещавший разбитые части, вспоминал: «…какими-то беспомощными, беззащитными показались мне эти люди; видно было, что среди них нет никого, кто бы их объединил, подбодрил, о них позаботился»493. Специально для проверяющего был устроен смотр. Перед генералом проходили остатки частей корпуса, а стоявший рядом командир называл их. Вся 8-я артиллерийская бригада была представлена одним офицером – это был поручик, отдавший при прохождении честь принимавшему смотр командованию. Николай Николаевич решил полностью восстановить 15-й корпус, до начала 1915 г. он оставался в Гомеле. Остатки 13-го корпуса были переведены в Ригу, где на их основе сформирована отдельная стрелковая бригада в составе четырех двухбатальонных полков. Каждый батальон носил имя бывшего полка корпуса494. 18 (31) августа был назначен новый командующий 2-й армией – бывший командир 2-го армейского корпуса генерал С. М. Шейдеман495.
Один из лучших германских генералов Вильгельм Гренер так оценивал причины провала русского наступления: «Поход в Восточную Пруссию мог бы закончиться для немцев весьма плохо, если бы командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский оказался на высоте задачи – твердой рукой осуществлять единство руководства над вверенными ему армиями в операциях против Восточной Пруссии. Хотя он был уже в мирное время начальником штаба русской армии, но во время войны все же не обнаружил тех способностей, которые необходимы для вождения армий. Так же как и младший Мольтке, он полагался на осмотрительность и самостоятельность командующих армиями и потому не проявлял собственной инициативы»496. Безусловно, огромная доля вины за произошедшую в Восточной Пруссии катастрофу лежит на Ставке. 19 августа (1 сентября) великий князь известил императора о поражении, ответственность за которое полностью взял на себя497.
