8 (21) августа помощником военного министра был назначен генерал-лейтенант А. С. Лукомский9. А. А. Поливанов решился на другой, весьма значительный поступок, объяснить который можно лишь пониманием того, что затеянная интрига близка к срыву. 6 (19) августа на Совете министров, перед его закрытием, слово взял военный министр и заявил, что исключительные обстоятельства заставили его нарушить данное обязательство и сообщить правительству, что император решил встать во главе армии. Это сообщение было принято среди членов правительства неоднозначно, но И. Л. Горемыкин прервал дискуссию, сказав, что данное решение принято монархом и он не собирается обсуждать его10. На все вопросы министров премьер отвечал односложно: решение принято и переменить его невозможно11. Следует отметить одно, безусловно, положительное качество И. Л. Горемыкина, проявившееся в эти кризисные дни, – он всегда оставался спокойным и не поддавался панике12.
Что касается нового военного министра, то он не просто нарушил данный ему императором приказ – А. А. Поливанов сделал все, от него зависевшее, для того чтобы использовать сложное положение в пользу великого князя главнокомандующего, не упустив при этом возможности нанести удар по его сотрудникам. На том же заседании правительства военный министр заявил: «Военные условия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно в каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову»13. Чтобы оценить всю значимость этих слов, следует напомнить, что 5–6 (18–19) августа на заседаниях старейшин Думы представителями всех фракций, кроме крайне правых и крайне левых, было принято решение об организации страны при помощи думского законодательства14, а 4 (17) августа председатель Совета министров И. Л. Горемыкин сообщил об опасности новых волнений в Москве. Ф. Ф. Юсупов благодаря своим провокационным действиям приобрел значительную популярность в низах города. Удалять его в этой обстановке было нельзя, а пребывание этого, по словам А. В. Кривошеина, «сатрапа с фантазией», на посту главноначальствующего Москвы грозило новыми сюрпризами15.
Однако сюрприз пришел совсем с другой стороны. Благодаря выступлению А. А. Поливанова секретность подготовки смещения главковерха была нарушена, и об этом событии узнали союзники. «Важное и тревожное известие! – отреагировал на это известие президент Франции. – Падение Ковно и Новогеоргиевска побудило русского императора снять Великого Князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего и назначить его наместником Его Величества на Кавказе»16. Русская армия продолжала отступать, готовилось оставление старой линии крепостей, десятилетиями считавшихся основой нашей обороны на западном направлении. За армией шла волна беженцев: добровольных – как русское население и вынужденных – как население еврейское, которое подгоняли приказы Ставки. В качестве примера того, какой масштаб имели эти трагические события, можно привести начало эвакуации Брест-Литовска. Она началась 4 (17) августа 1915 г. В этот день по дороге, ведущей в глубь страны, вытянулась колонна длиной более 30 км17.
Движение на восток огромной массы беженцев было практически не организовано. «Параллельно с железной дорогой, – вспоминал участник Великого отступления, – нескончаемой вереницей людей, животных, повозок шла живая лента вынужденной и насильственной эвакуации: здесь, в общей массе, сплетались и бесхозяйственность снявшихся военных обозов с безразличными ко всему возчиками, и старательно уложенный последний скарб бросившего свой дом хозяина-беженца, и гонимый гурт скота, и временные шалаши-отдыхи измученных людей, и группы выбившихся уже из сил, но пока еще живых, и, наконец, могилы, кресты, холмы и трупы, трупы брошенного и неубранного человеческого и животного тела. Холодное отчаяние охватывало душу от бесконечных картин бесконечного людского горя»18. Ответственность за беспорядок А. А. Поливанов возложил на Н. Н. Янушкевича, и вскоре в столице все в один голос ругали начальника штаба Ставки, хотя до обвинений в шпионаже, несмотря на его близость к В. А. Сухомлинову, все же не дошло19.
Генерал Н. А. Данилов (Рыжий), хорошо знавший А. А. Поливанова, в середине августа 1915 г. довольно точно описал нового военного министра и, как мне представляется, направленность его действий. Разговор был записан великим князем Андреем Владимировичем: «Умный, но не талантлив. Безусловный сторонник конституционализма, кивающий налево, – все эти свои качества он ярко проявил, когда был помощником военного министра при своих выступлениях в Государственной думе… Его постоянная уступчивость перед Думой не есть, по-моему, случайность, а план действий. Уступая во всем, он неминуемо ведет к приучению Думы быть все более и более требовательной и сбивает Думу с законодательной колеи на чисто контрольную, что не может быть хорошим прецедентом. Генерал Данилов совершенно правильно выразился, что такая уступчивость разожжет аппетит у Думы, и он выразил при этом опасение, что Дума скоро нападет на Сергея Михайловича, обвиняя его в недостатке вооружения и пополнения патронов. Ежели Поливанов и тут уступит, то они потребуют убрать Янушкевича, а за ним будут метить и дальше. Вспоминая Сухомлинова, он ставил его выше Поливанова, но совершенно правильно заметил, что Сухомлинова околпачили благодаря его доверчивости и широкой натуре. Но все же он был предан государю так, как Поливанов никогда не будет. И вред, который нанесет делу Поливанов, будет, может быть, едва уловим, но он будет постоянен, и мало-помалу вред накопится большой, с глубокими корнями»20.
В субботу 8 (21) августа 1915 г., накануне завершения переезда Ставки в Могилев, по распоряжению императора туда выехал А. А. Поливанов, который должен был вручить Николаю Николаевичу письмо Николая II о готовящейся смене главковерха. На следующий день министр прибыл в Могилев21. По его словам, он ехал на встречу «к этому благородному и впечатлительному человеку», волнуясь, – ему явно не нравилось данное императором поручение. Генерал говорил с главнокомандующим около часа, изложив в том числе и свое отрицательное отношение к планируемой перемене. Узнав о решении императора, «Николай Николаевич широким жестом перекрестился, а когда я (то есть А. А. Поливанов. – А. О.) добавил, что государь просил его занять должность главнокомандующего и наместника на Кавказе, то удовольствие его от этого известия сделалось ясно видимым»22. После этого разговора министр экстренным поездом отправился в Барановичи. Тот факт, что у визитера из столицы не нашлось времени для встречи с руководителями штаба Ставки, был непривычен23. Все явно свидетельствовало о грядущих переменах. Великий князь после отъезда А. А. Поливанова до утра просидел вместе с близкими ему людьми – братом Петром Николаевичем и князем Д. Б. Голицыным. В Ставке передавали слова, якобы сказанные генералом А. А. Поливановым, выходившим от Николая Николаевича: «Я поражен величием духа этого человека. Я благоговею перед ним!»24.
После отъезда министра Николай Николаевич вызвал к себе генерала Ю. Н. Данилова и прочел ему письмо-рескрипт о своем смещении. В нем сообщалось и о назначении на пост наштаверха генерала М. В. Алексеева. Н. Н. Янушкевичу и Ю. Н. Данилову выражалась высочайшая благодарность, их дальнейшее служебное положение должен был решить лично император25. Кроме того, письмо императора извещало о назначении великого князя наместником на Кавказе вместо графа И. И. Воронцова-Дашкова. Оно было довольно любезно, но Николай Николаевич и его окружение восприняли свершившееся как опалу26. Всем в Ставке стало ясно, что в ближайшее время произойдет смена главнокомандующего, однако большинство старших офицеров надеялись, что смещен будет только Н. Н. Янушкевич27. В штабе царило выжидательное, неопределенное настроение, начальник штаба и генерал-квартирмейстер заметно нервничали и почти самоустранились от работы28.
