В ответ на действия общественности и ее союзников последовала реакция императора. Николай II перед своим отъездом из столицы сам попытался на деле добиться «священного единения». 22 августа (4 сентября) 1915 г. в Белом зале Зимнего дворца под председательством самого императора было открыто заседание «Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, по обеспечению топливом путей сообщения, государственных и общественных учреждений и предприятий, работающих для целей государственной обороны, по продовольственному делу и по перевозке топлива и продовольственных и военных грузов»108. В нем приняли участие члены правительства во главе с И. Л. Горемыкиным, члены Государственного совета и Государственной думы во главе со своими председателями, члены Особых совещаний – всего около 100 человек109. Совещание проходило в весьма торжественной обстановке, особо важным было присутствие И. Л. Горемыкина – с утра 22 августа (4 сентября) ряд газет вышел с информацией о том, что готовится его отставка, в качестве преемника назывались кандидатуры А. В. Кривошеина, С. Д. Сазонова или А. А. Поливанова110.
Речь императора полностью отражала его видение сложившейся ситуации: «Созванные Мною законодательные учреждения твердо и без малейшего колебания дали Мне тот единственный достойный России ответ, какого Я ждал от них: война – до полной победы. Я не сомневаюсь, что это голос всей Русской земли. Но принятое великое решение требует от нас и величайшего напряжения сил. Это стало уже общей мыслью. Но мысль эту надо скорее воплотить в дело, и к этому призвано прежде всего ваше совещание. В нем объединены для общего дружного труда и правительство, и избранники законодательных и общественных учреждений, и деятели нашей промышленности – словом, представители деловой России. С полным доверием предоставив вам исключительно широкие полномочия, Я все время буду с глубоким вниманием следить за вашей работой и в необходимых случаях Сам приму личное в ней участие. Великое дело перед нами. Сосредоточим на нем одном одушевленные усилия всей страны. Оставим на время заботы о всем прочем, хотя бы важном, государственном, но не насущном для настоящей минуты. Ничто не должно отвлекать мысли, воли и сил наших от единой теперь цели: изгнать врага из наших пределов. Для этой цели мы должны прежде всего обеспечить действующей армии и собираемым новым войскам полноту боевого снаряжения. Эта задача отныне вверена вам, господа. И Я верю, что вы вложите в ее исполнение все свои силы, всю любовь к Родине. С Богом, за дело»111.
Далее последовали ответные речи А. А. Поливанова, А. Н. Куломзина и М. В. Родзянко112. Управляющий Военный министерством изложил программу действий нового органа, она была преемственной: «Широкое ассигнование авансов из ссуд частным предприятиям, снабжение топливом заводов, изготовляющих предметы обороны, увеличение числа специалистов и рабочих, урегулирование перевозок необходимых грузов, меры по вывозу промышленных предприятий, имеющих военное значение, из угрожаемых неприятелем областей – таковы главнейшие задачи, на путь осуществления коих Особое совещание прежнего состава уже стало твердо и решительно, приступая постепенно и к проверке на местах успешности исполнения разрешенных им мероприятий». К сожалению, впоследствии возглавляемое А. А. Поливановым министерство не было столь же решительно в проверке исполнения заказов, сколь в раздаче авансов. Речь председателя Государственного совета была абсолютно нейтральной, но М. В. Родзянко не упустил случая заявить о думских претензиях, что вряд ли свидетельствовало о готовности отвлечься от забот обо всем прочем: «Призовите, Государь, к участию в этой святой работе весь верный Вам русский народ. Под твердым и умелым руководством властей, сильных Вашим и народным доверием, народ Ваш, сплотившись несокрушимой скалой вокруг своего Царя, способен на безграничное самоотвержение»113.
По окончании выступлений императору были представлены члены Совещаний. Присутствовавший А. И. Шингарев воспользовался поводом, чтобы вручить записку Думской комиссии по военным и морским делам о недостатках в военном деле. После этого в гостиную, где проходило представление, вошла императрица с наследником, и официальная часть была завершена. Закончив совещание, император отбыл в Царское Село. В поезде фельдъегерь доставил ему письмо министров-оппозиционеров. Военный и морской министры воздержались от выполнения своих обещаний и формально о своей солидарности с письмом не заявили. Хотя А. А. Поливанов имел такую возможность: вечером он делал доклад в Царском Селе. Однако министр ограничился высказываниями во дворце, направленными против И. Л. Горемыкина и сделанными таким образом, что можно было не сомневаться в том, что они станут известны монарху. Утром следующего дня Николай II отбыл в Ставку114.
23 августа (5 сентября) произошло окончательное смещение главнокомандующего. В этот день под Могилев приехал Николай II. Уже при подъезде к Ставке, находившейся тогда в одной версте от города, граф В. Б. Фредерикс попытался в последний раз повлиять на императора, чтобы тот оставил великого князя при себе, но получил категорический отказ: «Граф… мы сейчас будем в Ставке – я приглашу Великого Князя к обеду, а Вы пригласите к столу его свиту, как обыкновенно; а завтра утром мы проводим Николая Николаевича на Кавказ»115. Может быть, время для принятия такого рода решения было выбрано не совсем удачно. Это было 10-летие заключения Портсмутского мира, и многие в Ставке углядели в совпадении мрачный подтекст116. В дневнике в этот день Николай II особо отметил, что «прибыл в свою Ставку (выделено Николаем II. – А. О.)» в противовес чужой, великокняжеской. По приказу императора никто из штаба великого князя не должен был встречать его по приезде, поэтому на вокзале монарха приветствовали только Николай Николаевич и генерал М. В. Алексеев. Он поговорил с первым и принял доклад второго117.
Неприязненное отношение к чинам Ставки вызвало соответствующую реакцию: сотрудники великого князя почти открыто демонстрировали свое раздражение и даже говорили о том, что главковерх стал жертвой «немецкой партии» и теперь вполне возможным станет сепаратный мир118. А. А. Самойло, достаточно критически относившийся к великому князю, описал настроение в Ставке близко к Г И. Шавельскому: «…превосходство Николая Николаевича над более слабовольным и менее дальновидным Царем отчетливо понимали все мы. Поэтому смена его Царем была неожиданной для всех нас. Утверждали, что Николай Николаевич и Алексеев, не говоря уже о Родзянко, долго отговаривали Царя от принятия должности Верховного главнокомандующего в таких тяжелых условиях»119. Не удивительно, что отношения между сотрудниками новой и старой Ставки были в первые дни довольно напряженными. В какой-то степени исключением была фигура М. В. Алексеева, в том числе и потому, что великий князь был подчеркнуто любезен в отношении к нему120.
Для самого генерала 23 августа (5 сентября) было крушением всяческих надежд. То, как он воспринял смену командования, хорошо показывает его письмо жене, написанное в тот же день: «Сегодня приезжал Царь; все еще живущие во мне надежды, что сохранятся прежние формы управления, сегодня рушились. Приходится приступать к совершенно особой жизни; к деятельности в столь необычных условиях, к косвенной ответственности столь великой, что я в полном смятении остановился мысленно перед ближайшим будущим. За что, за что легло на меня столь большое и ответственное дело, в котором нет и не будет для меня какой-либо поддержки и нравственной, и советом, и словом. Пять дней я здесь, но я не могу еще освоиться с обстановкой, которая с 24 августа снова и круто изменится. Сижу целыми днями, а взять в руки всего не могу: все неустойчиво, все или собирается уезжать, или не может еще считать себя хозяином положения. Все в каком-то развале, в ущерб делу»121.
