17 сентября немцы после многочисленных атак овладели станцией Молодечно. Таким образом, им удалось временно прервать движение по железнодорожной линии Минск – Смоленск. Если бы немцы взяли Минск и закрепились там, положение русского Западного фронта стало бы критическим. Он был бы отрезан от единственной своей коммуникации, железной дороги Минск – Барановичи, имея для отступления узкий проход в болотах Полесья. К вечеру немецкие части были выбиты из Молодечно, а железнодорожное сообщение восстановлено. В том, что дорога вообще продолжала действовать, велика была заслуга двух рот сибирских железнодорожных батальонов. Гражданские служащие разбегались при первых пушечных выстрелах35. Подошедший к Молодечно 8 (21) сентября лейб-гвардии 2-й стрелковый Царскосельский полк застал там обычную для этого времени картину: «Разбитые повозки, разбросанные бумаги и другие признаки свидетельствовали о действии немецкой конницы среди наших тылов. Самое местечко Молодечно было совершенно сожжено»36.
Прорыв германской кавалерии в русский тыл имел колоссальное значение. Русский фронт оказался под серьезной угрозой, в Ставке нервничали. М. В. Алексеев сохранял полное спокойствие37. Он планировал организовать контрудар во фланг наступавшей немецкой пехоте двумя дивизиями, которые уже имелись в его распоряжении. Однако этих сил было явно недостаточно, но самое главное – 10-я русская армия имела подвижной запас боеприпасов всего на несколько дней, а при перехваченной немцами в тылу железной дороге быстро перебросить в армию боеприпасы не представлялось возможным. 17 сентября начальник штаба Ставки принял решение об отходе с Виленской дуги. В ночь с 17 на 18 сентября Западный фронт начал отступление, которое удалось провести внезапно38. Ситуацию ухудшали беженцы, запрудившие дороги и обочины. «Путь к штабу корпуса, – вспоминал ехавший приблизительно в то же время от Минска в 4-ю армию генерал Ю. Н. Данилов, – остался мне памятен по обозам беженцев, кои длинными вереницами тянулись мне навстречу, направляясь в тыл»39. Положение в русских тылах было тяжелым, тем не менее германскому командованию так и не удалось реализовать план окружения Виленской группировки.
Германская кавалерия по-прежнему хозяйствовала в русском тылу. Правда, от железной дороги она была отброшена со значительными потерями, и 6 (19) сентября по этой важнейшей линии уже удалось наладить безостановочное движение поездов40. В этот день командующий 2-й армией генерал В. В. Смирнов по приказу Верховного главнокомандующего распорядился создать кавалерийскую группу в составе 1-го конного корпуса, 6-й и 13-й кавалерийских и Уральской казачьей дивизий под командованием генерала В. А. Орановского. Кавалерия должна была сконцентрироваться в районе Кривичи – Будслав к 3-11 (14–24) сентября и отбросить германскую конницу к западу от линии Придруйск – Поставы – Кобыльник41. Конечно, немногочисленная германская кавалерия не могла бы нанести такой ущерб русскому тылу, если бы В. А. Орановский действовал более энергично.
Войска были очень утомлены: о настроениях в пехоте можно судить по следующей дневниковой записи от 8 (21) сентября упоминаемого выше Штукатурова: «Пришлось в эти дни переносить и голод, и холод. Я лично смирился, но многие мои товарищи мечтали попасть в плен»42. Речь идет о 6-м Финляндском стрелковом – одном из лучших полков, славившемся своей дисциплиной. «6-й полк, – вспоминал полковой командир Штукатурова, – находился, несомненно, на самой границе паники; на границе, потому что весь командный состав полка делал отчаянные усилия, чтобы сохранить управление в своих руках, и в конечном счете, жертвуя требованиями тактики, справился с этой задачей. На глазах у нас было море рассеянных, одиночных людей, руководимых только своими инстинктами, и у всех офицеров 6-го полка была только одна мысль – о сомкнутости»43.
Основной проблемой русских войск, сохранивших порядок и не растворившихся в толпах, в которые превращались утратившие эту сомкнутость части, был хронический недостаток боеприпасов. Насколько трагичной была обстановка, может продемонстрировать следующий факт. 16 сентября 4-я германская кавалерийская дивизия, выйдя на правый берег реки Ошмянка для поддержки своих частей, встретила там 39-й Томский пехотный полк. Русская пехота не имела патронов и вынуждена была драться только штыками. Эта слабость русских вызвала у немцев желание атаковать их в густом сомкнутом строю44. Германский кавалерийский устав 1909 г. запрещал атаковать нерасстроенную пехоту иначе чем врасплох и требовал никогда не медлить с атакой, «принимая более выгодные формы строя»45. Но соблазн был слишком велик.
Немецкие кавалерийские начальники десятилетиями воспитывались на идее действия холодным оружием. Еще М. Д. Скобелев в своем отчете о кайзерманеврах 1879 г. отмечал: «Германская кавалерия, совершенно в противоположность французской, признает исключительно лишь быстроту, натиск холодным оружием и глазомер начальника средствами поражения в бою… Стрельба с коня никогда и ни при каких случаях (выделено автором. – А. О.) не допускается и, как выразился принц Фридрих-Карл, что тот начальник, который допустил бы это, достоин быть лишен командования частью»46. Так немцы действовали и в этом случае.
Германская кавалерия начала строиться на расстоянии ружейного выстрела. Совершенно внезапно появился артиллерийский взвод особого назначения. В этих взводах, предназначенных для частей, отправляемых во Францию, собирались лучшие офицеры и солдаты. На четыре орудия взвод имел 300 снарядов. Его командир, увидев немецкую кавалерию, с ходу развернул орудия и открыл огонь по принципу «револьверной стрельбы». Русская трехдюймовка имела шрапнельный снаряд с 260 пулями. На расстоянии до 2 км обстрел шрапнелью был особенно эффективен: артиллерийский взвод мог покрыть площадь до 500 м в глубину и до 110 м по фронту и в течение считаных минут расстрелять батальон или кавалерийский полк в сомкнутом строю. Именно такая цель и стояла на берегу Ошмянки. После нескольких очередей кавалерия противника бежала. В результате 39-й полк был спасен от уничтожения, а тыл 10-й армии – от рейда германской конницы47.
19 сентября собранные резервы русской кавалерии начали контрудар по силам О. фон Гарнье. 20 сентября четыре немецких кавалерийских полка понесли серьезные потери48. Гораздо большую опасность представляла немецкая пехота, которая не смогла реализовать планы своего командования после взятия Вильны. Русское командование буквально по крохам собирало силы для контрудара по ней. К Сморгони был брошен сводный батальон 269-го Новоржевского пехотного полка – все, что осталось от него после боев на Нареве. От Гродно он с непрерывными боями отходил к Вильне, откуда был направлен в тыл по железной дороге. В командование полком временно вступил подполковник Сакен. Ему пришлось решать весьма сложную проблему: так как немцы прервали движение по железной дороге, остатки полка были высажены и направлены на Сморгонь, к которой пришлось идти с боями против кавалерии противника49.
6 (19) сентября Сакен получил приказ любой ценой взять Сморгонь на следующий день. Атака сводного батальона была поддержана тяжелой артиллерией, позже с другого направления на город начал наступать 270-й пехотный Гатчинский полк. 7 (20) сентября после тяжелейшего боя, закончившегося штыковой атакой, Сморгонь была взята. В городе удалось захватить в плен семь офицеров и 147 солдат50. Это был важный успех, значительно упрощавший положение дел в русском тылу51. 10–18 сентября (23 сентября – 1 октября) 2-я армия генерала В. В. Смирнова перешла в контрнаступление и заставила 10-ю армию Г. фон Эйхгорна отступить. 23 сентября немцы с огромными потерями для них были выбиты из Вилеек. Успех во многом был достигнут благодаря поддержке артиллерии и созданному преимуществу в ней52. 24 сентября М. Гофман отметил, что сопротивление русских возросло, они отчаянно атакуют, когда их пытаются обойти: «Наши войска также истощены по причине недостаточности железных дорог. Все разрушено, телефонные линии отсутствуют, короче, тяжелое время»53.
