Впрочем, эту историю он знал и так наизусть.
В тот момент, когда я дошла до нашего приезда в Москву, Колесникова остановила меня жестом.
– Погоди. Дай поесть спокойно.
Я погодила. Честно говоря, я ожидала увидеть в ее глазах изумление, смешанное с недоверием, услышать восклицания и придыхания – короче, эмоции. Но их не последовало. Колесникова молча сосредоточилась на пицце. Я тоже принялась за свой телячий эскалоп. Мы заказали еще вина. На мою просьбу принести пепельницу метрдотель сообщил, что в их ресторане не курят.
– Тогда без десерта и кофе. Мы будем его пить в другом ресторане, где разрешают курить.
Метрдотель окинул взглядом свое опустевшее заведение. В дальнем углу было занято еще только два столика.
– Ладно, – сказал он, – не могу отказать такой прелестной девушке. Клиенты уже ушли, – он глянул на часы, – и до вечера здесь никто не появится. Вот вам пепельница, курите.
И со сладчайшей из улыбок метрдотель вручил каждому из нас меню, чтобы мы выбрали десерт, после чего удалился, подсчитывая, должно быть, сколько он еще получит за кофе и десерт, а потом и чаевых с таких транжир, которые заказывают к обеду дорогое французское вино.
Выпив, Колесникова распорядилась:
– Давай дальше.
Я принялась рассказывать про мой визит к Константину, но Колесникова меня снова перебила:
– Погоди!
Подумав, она добавила:
– Я чего-то не улавливаю в твоей истории! С какой-такой радости ты отправилась на поиски Елены? С чего это ты взяла, Оля Самарина, что все покушения на тебя связаны с тайной твоего рождения? С чего ты решила, что тут есть вообще какая-то тайна? И что Лена Куркина к ней имеет отношение?
Я заставила себя посмотреть прямо в ее настороженные глаза. Конечно, я слишком много звеньев опустила в своем рассказе и ей недоставало логики. Но мне почему-то казалось, что в интересах самой Колесниковой знать как можно меньше о Шерил и людях, которые стоят за заказным убийством.
Поэтому я сказала серьезно:
– Мне подбросили записку – анонимную! – с указанием, что у меня есть шанс остаться в живых, если мне удастся поговорить с акушеркой Куркиной, которая знает тайну моего рождения…
Она все еще смотрела недоверчиво.
– И ведь это так, не правда ли? Вам мое имя о чем-то говорит, признайтесь, Наталья Семеновна!
Не ответив на мой вопрос, она задумалась.
– Значит, если ты мне тут правду говоришь, кто-то еще в курсе? – Она покачала головой. – Ох, не нравится мне это… Ну, давай дальше.
Но «дальше» уже оставалось совсем чуть-чуть, и я закончила свое повествование минут через пять.
Продемонстрировав снова полное отсутствие эмоций, Колесникова спокойно и сосредоточенно устремила глаза в меню со сладким и долго вчитывалась в названия, выбирая.
– Мне фисташковое мороженое со взбитыми сливками, – сказала она наконец. – И кофе.
Джонатан сделал знак, и импозантный итальянец приблизился.
– У вас кофе настоящий, итальянский? Или американский?
То, что в этой стране называют словом «кофе», пить невозможно.
– Обижаете!
– Тогда три кофе и… – Джонатан посмотрел на меня.
Чтобы не разочаровывать метрдотеля, я тоже взяла мороженое. Джонатан ограничился кофе. И только когда мы остались одни, Колесникова, погрызывая зубочистку, произнесла озабоченно:
– Ты, значит, тоже считаешь, что Лену Куркину убили… Я сразу почувствовала, что дело здесь нечисто. А уж как узнала, что и Демченко на даче сгорела, так я тут же и решила, что надо делать ноги оттуда… Не нравится мне только, что вы меня нашли так быстро. Ведь если вы нашли, так и другие найдут, правильно?
– Я не знаю. Ведь вы мне еще ничего не рассказали! Но если у вас есть основания бояться, то самое лучшее, что вы можете сделать, – это рассказать нам все, что вы знаете. Чем быстрее мы доберемся до истины, тем больше шансов у вас уцелеть. И у меня – тоже.
Колесникова кивнула в знак согласия и вдруг, откинувшись на спинку стула, посмотрела на меня как-то особенно внимательно.
– Вот уж не думала я, держа тебя, новорожденную, в руках, что когда-нибудь придется еще свидеться… Да еще и при таких, мягко говоря, странных обстоятельствах.
Меня пробрал холодок. Не зря, ой не зря пересекли мы океан! Сейчас она мне расскажет то недостающее в этой истории звено, которое позволит замкнуть цепочку наших догадок и расследований!
– Ты вот спрашиваешь небось про себя, а чего это я боюсь? И каким это боком тут Наталья Семеновна замешана? И при чем тут Лена Куркина? И главврач Демченко? И вообще другой роддом, если ты родилась в Ганди?
– Спрашиваю, Наталья Семеновна, еще как спрашиваю!..
– Ну, слушай сюда. Я все помню, будто вчера было…
– Как-то вечерком Лена пришла ко мне. Не позвонила, а пришла: такие разговоры по телефону не ведутся. «Дело есть, Наталья, – говорит с порога. – Ты одна?»
Мои были дома, муж смотрел телевизор, дочка уроки делала. Но мы с ней прошли на кухню и дверь закрыли.
«У нас там одна краля родить должна, – понизив голос, сказала Лена. – Так вот, надо пристроить ее ребенка так, чтобы комар носа не подточил. Никаких бумаг, никаких усыновлений, никаких следов, понимаешь?» – «Кто такая?» – спрашиваю. «Зачем тебе? – Лена усмехнулась. – Меньше будешь знать – дольше проживешь!»
Колесникова замолчала, словно зацепившись на этой фразе. И, покачав головой, произнесла:
– Не знала она, как была права! Не знала – не думала Лена, что поговорочка эта аукнется ей через двадцать один год…
Она помолчала, пожевав зубочистку, и снова заговорила:
– Ну и вот, сказала она мне, значит, такую фразу, а я настаивать не стала. В нашем деле всякое бывало: и роды тайные, и усыновления по знакомству, и еще много чего… Секреты, в общем. И между нами вроде правила существовало: раз тебе сами не говорят – так и не лезь. Я и не стала лезть. Спросила только: «Когда роды-то должны прийти?» – «На днях, – говорит. – Срок у нас 11 мая, плюс-минус, сама знаешь». – «Ну, – спрашиваю я, – и чего тебе от меня надо, говори!» – «Мертворожденного», – отвечает она и так мне в глаза смотрит, вроде спрашивает, поняла ли я.
Я поняла: «Подмену сделать, значит», – говорю. «Ну да. Мы тоже ждем, но два роддома – надежнее. Где первый мертвячок родится, там и будем подменивать». – «А если девица ваша еще не разродится к тому времени?» – «Ну ты как скажешь! Стимуляцию сделаем, непонятно, что ли? А ты потянешь со своей роженицей, голову поморочишь – мол, асфиксийка вышла, придушился пуповиной ребеночек ваш, пока в реанимации находится… Да и ей самой снотворных вкати, пусть поспит, чтобы тебя вопросами лишними не беспокоила!» – «Только, Лена, – говорю я, – надо все четко устроить. Ты же понимаешь, что она, как только глаза откроет, пол ребенка начнет спрашивать! Если ваша еще не разродится, что я отвечать-то буду?»
