– Ух ты, Момо, да мы попали к богачам: смотри, здесь есть урны.
– Ну и что, что урны?
– Когда нужно узнать, где ты оказался – в богатом или бедном районе, смотри на урны. Где нет ни мусора, ни урн, там живут супер-богачи. Где видишь урны, а мусора нет, там просто богачи. Если мусор валяется возле урн, значит, ни то ни се, просто полно туристов. А если кругом мусор, а урн нет, то место это бедное. Ну а если среди мусора живут люди, то очень-очень бедное. А здесь богато.
– Ну да, это же Швейцария!
– О нет, не надо на автостраду, Момо, не надо. Автострады словно говорят тебе: проезжайте, здесь смотреть не на что. Это для придурков, которые хотят поскорее добраться из одной точки в другую. А у нас здесь не геометрия, а путешествие. Укажи-ка мне симпатичные проселки, откуда видно все, что тут только есть.
– Сразу видно, что не вам вести машину.
– Слушай, Момо, если не хочешь ни на что смотреть, то сядь на самолет, как все люди.
– А здесь бедно, мсье Ибрагим?
– Да, это Албания.
– А там?
– Останови машину. Чуешь? Здесь пахнет счастьем, это Греция. Люди неподвижны, они неторопливо смотрят, как мы проезжаем мимо них, они дышат. Видишь ли, Момо, я всю свою жизнь работал много, но работал неторопливо, спокойно распоряжаясь собственным временем, я не хотел повысить торговый оборот или чтобы ко мне покупатели выстраивались в очередь. Неспешность – вот в чем секрет счастья. Чем бы ты хотел заняться, когда вырастешь?
– Не знаю, мсье Ибрагим. Хотя вот чем: экспорт-импорт.
– Экспорт-импорт?
Тут я выиграл очко, нашел волшебное слово. «Импорт-экспорт» не сходил у мсье Ибрагима с языка. Это было одновременно серьезное и авантюрное слово, оно напоминало о путешествиях, о кораблях, о ящиках, об огромном товарообороте, это слово весило столько же, сколько перекатывающиеся в нем слоги, «экспорт-импорт»!
– Позвольте представить вам моего сына, он намерен заниматься экспортом-импортом.
У нас было полно развлечений. Он вводил меня с завязанными глазами в различные храмы, чтобы я по запаху отгадывал, к какой они относятся конфессии.
– Здесь пахнет восковыми свечками, это католическая церковь.
– Да, это церковь Святого Антония.
– Здесь пахнет ладаном, значит, православная.
– Правильно, это собор Святой Софии.
– А здесь пахнет ногами, стало быть, мусульманский храм. Нет, правда, тут сильно воняет…
– Что?! Да это же Голубая мечеть! Неужто место, где пахнет телом, для тебя недостаточно хорошо? У тебя что, никогда от ног не пахнет? Молитвенное место, пахнущее человеком, созданное для человека, где внутри люди, вызывает у тебя отвращение? Что за парижские понятия! А меня этот запах носков успокаивает. Мне кажется, что я ничем не лучше своего соседа. Я чувствую себя, чувствую других и от этого чувствую себя лучше!
После Стамбула мсье Ибрагим стал молчаливее. Он был взволнован.
– Скоро мы доберемся до моря, откуда я родом.
С каждым днем ему хотелось, чтобы мы ехали все медленнее. Он хотел наслаждаться. И в то же время ему было страшно.
– А где оно, море, о котором вы говорите? Покажите мне его на карте.
– Ах, отстань от меня со своими картами, Момо, мы же не в школе!
Мы остановились в горной деревушке.
– Момо, я счастлив. Ты здесь, и я знаю то, что написано в Коране. Теперь я хочу отвести тебя на танцы.
– На танцы?
– Так нужно. Это необходимо. «Сердце человека словно птица, заключенная в клетке его тела». Когда ты танцуешь, оно поет, как птица, стремящаяся раствориться в Боге. Давай пошли в текке.
– Куда-куда?
– Странный танцпол! – сказал я, переступив порог.
– Текке – это не танцпол, а монастырь. Момо, сними ботинки.
И тут впервые в жизни я увидел вращающихся людей. На дервишах были большие светлые балахоны из тяжелой, мягкой ткани. Послышалась барабанная дробь. И тогда каждый из монахов превратился в волчок.
– Видишь, Момо! Они вращаются вокруг собственной оси, вокруг своих сердец, в которых пребывает Бог. Это как молитва.
– Вы называете это молитвой?
– Ну да, Момо. Они теряют все земные ориентиры, ту тяжесть, что называется равновесием, и становятся факелами, сгорающими в громадном огне. Попробуй, Момо, попробуй. Следуй за мной.
И мы с мсье Ибрагимом принялись вертеться.
Проделывая первые вращения, я думал: я счастлив с мсье Ибрагимом. Затем я думал: я больше не сержусь на отца за то, что тот ушел. После у меня даже мелькнула такая мысль: в конце концов, у моей матери, в общем-то, не было выбора, когда она…
– Ну что, Момо, ты почувствовал что-нибудь прекрасное?
– Ага, это было потрясающе. Из меня уходила ненависть. Если бы барабаны не остановились, я бы, наверное, обдумал то, что произошло с моей матерью. А классно было молиться, мсье Ибрагим; правда, я предпочел бы молиться в кроссовках. Чем тяжелее тело, тем легче дух.
С этого дня мы частенько делали остановки, чтобы потанцевать в известных мсье Ибрагиму текке. Иногда сам он не вертелся, а просто пил чай, прищурившись, но я вертелся как бешеный. Нет, на самом деле я вертелся, чтобы перестать беситься.
Вечерами в деревнях я пытался заговорить с девушками. Старался изо всех сил, но это не очень срабатывало, а вот мсье Ибрагим, который не делал ничего особенного, разве что, улыбаясь, тихо и умиротворенно потягивал свой анисовый ликер, уже через час обычно был окружен народом.
– Ты чересчур суетишься, Момо. Если хочешь иметь друзей, не стоит суетиться.
– Мсье Ибрагим, как вы считаете, я красивый?
– Ты очень красивый, Момо.
– Нет, я не это имел в виду. Как вы думаете, когда я вырасту, то буду достаточно красив, чтобы нравиться девушкам… бесплатно?
– Да через несколько лет они сами будут тебе приплачивать!
– Да, но… сейчас на меня никакого спроса…
– Естественно, Момо. Ты только погляди, как ты берешься за дело? Ты пялишься на них, словно говоря: «Видали, какой я красавец!» Ну конечно, они смеются. Ты должен смотреть на них, всем видом показывая: «Никогда не видел никого прекрасней вас». Для нормальных мужчин, я хочу сказать, таких, как мы с тобой, – не Алена Делона или Марлона Брандо, нет, их красота – это прежде всего то, что они сами видят в женщине.
Мы смотрели, как солнце потихоньку скрывается за горными вершинами, а небо становится фиолетовым. Папа пристально глядел на вечернюю звезду.
– Момо, перед нами была поставлена лестница, чтобы мы могли сбежать. Человек сначала был камнем, затем растением, затем животным – про животное-то он и не может забыть и нередко вновь в него превращается, – а затем он стал человеком, наделенным знанием, разумом, верой. Представляешь себе, какой путь ты проделал из пыли, чтобы стать тем, кто ты есть сегодня? А позже, когда ты превзойдешь свою человеческую сущность, ты станешь ангелом. И с землей все будет покончено. В танце ты это предчувствуешь.
