Я больше ничего не сказал ему о нашей ситуации. Мы сделали с Блейком вместе круг почета, и я был счастлив за него – он взял серебро. Уже не было никакой необходимости упоминать ямайские отборочные турниры и попрекать: «Эй, ты был неправ, оказав мне неуважение тогда!», потому что, во-первых, я не хотел, чтобы он потерял концентрацию перед финалом эстафеты 4х100, а во-вторых, не собирался создавать негативную атмосферу в Олимпийской деревне.
Еще в детстве отец, устраивая мне порку, учил меня: всегда соблюдай хорошие манеры. И даже если ситуация накалилась, отпусти ее – обычно это означало, что больше нечего обсуждать. Все окончено. И жизнь снова прекрасна.
* * *
И вот, наконец, я могу назвать себя легендой спорта.
Я знаю, это звучит очень самоуверенно. Но, выиграв золото на 100 и 200 метрах в финале Олимпийских игр, я доказал всем, что я – Великий спринтер. Трех золотых медалей в Пекине было для меня недостаточно, чтобы я мог называться великим спортсменом, но сделав это дважды, я мог смело об этом заявить.
И вот, наконец, я могу назвать себя легендой спорта.
Это был крупный успех, это было то, что отличало меня от многих других атлетов, и теперь, после Лондона, уже никто не мог оспорить мой статус. Я достиг очень многого в легкой атлетике. Я был лучшим в своем деле, в каких бы забегах ни участвовал. Я приносил ценный вклад в развитие спорта. За последние несколько лет, на каких бы соревнованиях я ни появлялся, все билеты раскупались вмиг. Я один собирал целые стадионы людей, и все взгляды были обращены ко мне, когда я выходил на стартовую линию. Если я участвовал в соревнованиях в Европе, все открытые трибуны на стадионе заполнялись, и боюсь, что все эти места были бы пустыми, если бы не я.
То же самое было в Лондоне. Когда билеты на финалы 100– и 200-метровок поступили в продажу, их расхватали просто за сумасшедшее время. Люди, которым не досталось мест, были очень расстроены, потому что все хотели увидеть меня вживую. В 2008 году три миллиарда людей смотрели по телевизору, как я побил мировой рекорд на стометровке; в 2012 году несколько миллиардов людей смотрели Олимпийские игры. Эти громадные цифры просмотров принесли в спорт много денег от спонсорства и коммерческих сделок. Я сильно поднял стандарты качества спортивных соревнований.
– Я – живая легенда, – сказал я. – И купаюсь в своей славе, – Все рассмеялись. Но никто не посмел возразить мне. Да и как они могли. Ведь это была правда.
После круга почета я принял участие в пресс-конференции, где сделал заявление.
– Я – живая легенда, – сказал я. – И купаюсь в своей славе.
Все рассмеялись. Но никто не посмел возразить мне. Да и как они могли. Ведь это была правда.
* * *
Никто, кроме тренера.
Если он был раздосадован моим выступлением на 100 метрах, то по поводу моей победы на 200 метрах он высказался еще резче. Ведь из-за того, что я в конце дистанции послал Блейку свой немой знак, я лишил себя шанса поставить еще один мировой рекорд. Тренер сказал, что я бежал достаточно быстро, чтобы легко побить свой рекорд в 19.19 секунды.
– Любитель, – сказал он снова. – Любитель!
Но на этот раз я не стал заострять на этом внимания. Я был доволен собой, поэтому просто выбросил его слова из головы. Весь мир славил мои достижения, и, как это было в Пекине, каждый хотел получить кусочек меня. Весь поток внимания к моей персоне носил только положительный заряд, но как это часто бывает в легкой атлетике, все-таки не обошлось без капли дегтя – после соревнований опять возникли вопросы о допинге.
Как и в 2008 году, после получения золота на стометровке, журналисты задавали вопросы такого рода, но я привык, что некоторые продолжали удивляться моим достижениям. Результаты были невероятны, и я понимал сомнения на этот счет. Но я знал, что все обвинения были чушью, и поэтому, как и в Пекине, сложностей с ответами не возникло. А затем один репортер спросил меня, знаю ли я, кто такой Карл Льюис.
Я пожал плечами. Я объяснил, что слышал о бывшем американском атлете, но об остальном не имею особого представления. В моих отношениях с легкой атлетикой есть малопривлекательный нюанс – мое полное незнание истории этого вида спорта, по крайней мере раньше 80-х годов, когда бегал Льюис.
Затем журналист сказал мне, что он много писал о моих достижениях
[18]
.
Это была старая песня о том, что якобы ямайцев проверяют не так тщательно, как в других странах. Но упоминание о человеке по имени Карл Льюис, который что-то говорил о ямайских атлетах, сначала прошло мимо меня. Я понятия не имел, кто он и чего достиг в спорте. Мой интерес к 100 и 200 метрам и ко всей легкой атлетике начинался с Майкла Джонсона и Мориса Грина. И я выбросил это имя из головы, но на следующий день, когда я праздновал победы в Деревне, кто-то посоветовал мне поискать информацию о нем в Интернете.
Когда же я открыл ноутбук и нашел сведения о Льюисе, то выяснилось, что он завоевал девять золотых олимпийских медалей в 80-е и 90-е, в том числе на 100 и 200 метрах, и я сразу рассердился, что он сказал такую чепуху обо мне. А потом я просто взбесился, когда газетчики стали повторять его слова, хотя они знали, что он говорил неправду. На мой взгляд, атлетика, антидопинговые организации WADA, JADCO и Международная ассоциация легкоатлетических федераций, наоборот, пытались подходить к этому вопросу очень внимательно.
Для подтверждения существуют факты: во время сезона Ямайская антидопинговая комиссия проводила тесты 5 раз в день на протяжении 40 недель. Для всех ямайских атлетов также проводились дополнительные тесты без предварительного объявления. В 2003 году наша страна подписала Копенгагенскую декларацию о борьбе с допингом в спорте, и мы действовали в соответствии с правилами, установленными WADA.
Всех проверяли, и если кто-то использовал стимуляторы, его ловили на этом. Для меня это означало, что эти организации работали добросовестно, и те несколько атлетов, которые свернули с правильного пути, поплатились несколькими годами дисквалификации. Остальные же, кто следовал правилам и усердно тренировался, подвергались обвинениям со стороны бывших атлетов, не имеющих даже доказательств для своих сомнений.
«Прекрати, Карл Льюис, – подумал я. – Хватит болтать».
Когда я пришел на пресс-конференцию после финала на 200 метрах, я дал волю своим эмоциям.
– Я бы хотел поднять сейчас ту спорную тему, которую развивает Карл Льюис, – сказал я. – Я не испытываю к нему никакого уважения. То, что он говорит о наших атлетах, унизительно. Я считаю, что он таким образом привлекает к себе внимание, потому что о нем больше никто не говорит. Мне было действительно печально услышать то, что он сказал на днях.
