– Так вот к чему все это! Я с Кортни, а ты…
– Ой, да прекрати! Не считай меня такой дурой. Дело в тебе. Дело в Кампале. Дело в том, кого ты оставил – и в чем ты не можешь никому признаться.
– Заткнись! Заткнись. Отстань от меня, заткнись!
Бекка понимала: его ярость вызвана тем, что она произнесла имя его сестры вслух. Он испугался, что их услышат. Его страх был таким же, какими бывают страхи большинства людей: они боятся, что если признаешься в чем-то мрачном, окружающие начнут тебя презирать. Он не видит, что презрения будет заслуживать тот новый Деррик, в которого он постепенно превращается, тогда как до его преображения речь могла идти только об одиночестве и страхе пятилетнего ребенка, оказавшегося бездомным в Кампале.
– Ладно, – сказала она. – Я замолкаю. Можешь делать все, что пожелаешь. У тебя есть свобода выбора. Действуй. Делай что хочешь. Но, может, при всей своей занятости ты все-таки решишь поступить правильно.
– И в чем это заключается, согласно Евангелию от Бекки? – вопросил он.
– В том, чтобы сказать правду.
Он швырнул рюкзак на пол. Та же участь постигла его тетрадь и книгу, которую он читал.
– Ты просто потрясающая лицемерка! – бросил он ей. – Попробуй задуматься над этим вместе с остальными твоими размышлениями.
Бекка начала было ему отвечать – но в этот момент ее окликнули. Повернувшись, она увидела Ронду, мать Деррика: держа в руке какую-то историю болезни, она улыбалась ей из коридора, который вел в кабинеты.
– Мы по тебе соскучились! – приветливо сказала она. – Где ты прячешься?
Деррик посмотрел на Бекку, выразительно выгнув бровь. Его лицо говорило: «Вот твой шанс. Скажешь правду? Не думаю».
И, конечно, он был прав.
Глава 12
Деррик ничуть не удивился, когда Бекка со всех ног убежала из медпункта. Ей меньше всего хотелось говорить ему, где она прячется, так что она ни за что не стала бы обсуждать это с его мамой. Он даже чуть не засмеялся при виде того, как поспешно она отступила, когда Ронда задала ей этот вопрос. Конечно, его мама не имела в виду, что Бекка действительно где-то прячется – но то, что она и не подозревала, насколько близка к истине, делало ситуацию только смешнее.
Ему пришлось придумывать объяснение визита Бекки в медпункт: Ронда ни за что не согласилась бы замять этот вопрос. Однако ей надо было осмотреть последнего пациента, так что он успел состряпать вполне убедительную историю: когда она принялась за свои обычные расспросы, он уже был во всеоружии.
Бекка заглянула, чтобы задать ему вопрос относительно проекта, который они делают для занятий по цивилизации Запада, объяснил он маме. Ей дали в напарники Шумана Лишние Трусы.
– О боже! – воскликнула Ронда. Она знала Тода Шумана. Его все знали. Как все знали и то, почему у него такое прозвище. – Ей придется нелегко. А ты не захотел?..
– Нас распределили, – соврал он.
Когда они приехали домой, он прошел прямо к себе в комнату. Папа еще не вернулся с работы, а мама сразу отправилась на кухню готовить ужин. У него было несколько минут, пока она за ним не наблюдает. Он намерен был использовать это время на то, чтобы найти место, где можно было бы спрятать свои письма сестре.
Он предпочел бы оставить сверток в подвале, среди своих детских вещей. Вот только путь в подвал шел через кухню, а он не мог рисковать тем, что мама начнет спрашивать, зачем он направился вниз. Кроме того, она начнет кудахтать насчет того, что он собрался спускаться по шаткой деревянной лестнице с загипсованной ногой. Конечно же, он услышит от нее: «Давай я сама все сделаю, милый. Я не хочу, чтобы ты упал. Что тебе там нужно? Я моментально все принесу!»
Однако у него в комнате вариантов было не так много. Одежный шкаф? Куда ни шло. В ящики? Не обсуждается. Мама вечно раскладывает по ящикам выстиранное белье. Под кроватью? Вряд ли, из-за пылесоса. В старый «бобовый пуф»? Его уже три раза ремонтировали, и в последний раз на это ушло почти полтора метра скотча. Под заплатой пуф уже расползся по швам, и мама приставала к нему с требованием выбросить «это старье».
А ему нравилось валяться на нем, надев наушники и включив музыку погромче. Он объяснял матери, что это – его личное пространство. Он сказал, что пуф уродливый, но уютный – и ему нравится. Из уважения к Деррику она к нему не прикасалась.
Короче, это было идеальное место для того, чтобы спрятать письма. Он оторвал скотч, а потом быстро достал письма из рюкзака. Они были сложены в старую коробку для завтраков со «Звездными войнами»: Деррик нашел ее в подвале несколько лет назад. Она принадлежала старшему сыну Дэйва Мэтисона и валялась, давно забытая, рядом с детскими бейсбольными перчатками, битами, шиповками и запылившимися спортивными кубками. Он стащил ее, чтобы уберечь письма от сырости, поскольку решил прятать их в лесу. Теперь, когда он отправит их в пуф, встанет вопрос о том, что делать с коробкой.
Он как раз пытался решить этот вопрос, когда писк телефона сообщил о приходе сообщения. Эсэмэска была от Кортни: «Заеду в 7?»
Он растерянно пытался понять, в чем дело. Неужели у них назначено свидание, о котором он забыл? Это было бы серьезным проколом. Конечно, явление Бекки с его письмами к Риджойс выбило его из колеи – но все-таки не настолько, чтобы он забыл про свидание с Кортни!
Он потратил пару минут на то, чтобы сообразить, что к чему, чтобы не выставить себя полным идиотом. Завтра учебный день, так что настоящего свидания они назначить не могли. Может, они собирались вместе позаниматься? Не исключено, конечно. Какие еще были варианты? Баскетбольный матч? Нет, сегодня точно нет. Заседание клуба? Они ходят в разные клубы. Однако мысль о клубе помогла ему вспомнить, в чем дело. Не клуб – сегодня у Кортни группа по изучению Библии. Она ходит в нее каждую неделю, и уже три раза приглашала его к ней присоединиться. Он каждый раз отговаривался, оттягивая тот момент, когда ему придется прямо сказать ей, что он не из тех, кто читает Библию. Этим он отличался от нее: она читала Библию, ходила в молитвенный кружок – и посещение церкви было единственным вопросом, в котором у них не было единства.
Он написал ей: «Слишком занят. Алгебра задолбала. В другой раз? Ххххх!»
Ее ответ пришел только через десять минут. Короткое «ОК» говорило само за себя. Она была недовольна.
Он написал ей снова. «Извини. Жутко скучаю, крошка».
Новое ожидание – но на этот раз не больше двух минут. «И я. После группы?..».
Он прекрасно знал, о чем она: после чтения Библии они куда-нибудь заедут. Они припаркуются в одном из тысячи местечек на южной стороне острова, где можно спрятаться в темноте – и никто даже не догадается, что ты там. Пусть на улице и холодно, они друг друга быстро согреют.
Она его соблазняет. Ему достаточно было только подумать о том, чтобы что-то делать с Кортни – и он уже возбудился. Но вот Библия… Неужели он сможет сидеть и говорить про Библию, зная при этом, что потом они с Кортни будут вместе? Наверное, сможет. Но если это так – почему он не спешит воспользоваться тем шансом, который она ему дает? Он же этого хочет, так? Он же хочет остаться с ней в темноте? Она что-то ему позволяет, а что-то – нет. Ему можно трогать ее тут – но не тут. Можно целовать вот это – но не вон то. Ноги у нее гладкие, животик плоский, груди мягкие… Тогда какого черта он не делает того, что на его месте сделал бы любой? Не читает Библию, не идет в молитвенный кружок, не становится на колени, притворяясь, будто просит Иисуса-Господа-Будду-Или-Еще-Кого о мире во всем мире – или о чем там у них принято молиться? Ведь тогда, может, Кортни в темноте на заднем сиденье машины… Даст ведь, да? Или не даст?
