Тюльков собрал командиров батарей и сообщил, что в ближайшие часы полк начнет переправу через Березину.
– Саперы срочно наводят понтонный мост, рассчитанный на легкие машины и пехоту. С нами двинутся стрелковый батальон Клычко, саперная и минометная рота. Запас снарядов – полуторный.
– Все понятно, но «тридцатьчетверок» бы еще с десяток, – заметил Захар Чурюмов. – С нашей броней только оборону прорывать.
– Сплошной линии обороны у немцев за Березиной пока нет, – возразил Тюльков. – А танки поддержат нас и начнут атаку почти одновременно. Переправы наводятся сразу в нескольких местах.
Борис Прокофьевич Тюльков оглядел командиров:
– Чего-то азарта не вижу.
– Насмотрелись, какая каша на берегу заварилась, – отозвался Павел Карелин. – Не знаю, как насчет сплошной линии обороны, но немцев скопилось там достаточно. Одних «Т-4» с усиленной броней десятка два насчитал возле переправы. На том берегу «тигр» в землю закопанный стоит. Не по нашу душу?
– Тебе, Павел, что ли, «тигров» бояться? Пока этот мамонт развернется, ты его с фланга продырявить успеешь. Новые подкалиберные снаряды поступили, сто миллиметров брони берут.
– На пятьсот метров, – вставил Чурюмов. – А «тигрята» за два километра нас достают. Да и «пантеры» тоже.
– А ты не подставляйся!
Капитан Бакулин, сидевший вместе с другими комбатами, тоже хотел высказать свое мнение. Но понимал, что после суетливых, не слишком умелых действий на плацдарме любые его слова воспримут скептически, с насмешкой. Чурюмов, Карелин, даже новичок Гладков говорят откровенно, что думают, и командир полка Тюльков внимательно выслушивает их.
Даже не слишком везучего Василия Гладкова, чью самоходку снова подбили и уцелели всего два человека из экипажа. Но все они имели авторитет. Василий Гладков до последнего вел огонь, оставаясь в подбитой самоходке, и стал как бы на равных с заслуженными комбатами Чурюмовым и Карелиным.
– Тоже грустишь, Юрий Акимович? – перехватил его взгляд Тюльков.
– Почему? Настроение нормальное, – встал Бакулин. – Фрицев бьем и бить будем.
Прозвучало несколько наигранно, излишне бодро. Чурюмов фыркнул:
– Бьем… особенно ты. В резерве!
– Никакого резерва не будет, – заявил Тюльков. – В полку всего четырнадцать машин. В бой пойдут все. А подковырки твои, Захар, сейчас вроде бы и ни к чему. Вас всего четверо комбатов и батареи неполные. Без взаимной поддержки в трудную минуту успеха не добьемся.
– Да я ничего, – кривил губы в усмешке Чурюмов. – Такие образованные комбаты в бою не лишние… если руководить не рвутся.
Бакулин понял, что его бездумную активность в начале наступления и желание показать свое «я» сослуживцы простят не скоро.
События развивались гораздо быстрее, чем ожидал Карелин. Командир десантной роты Александр Бобич получил пополнение, десятка два бойцов, и распределял десант по машинам. Павел, завернувшись в шинель, рассчитывал часок вздремнуть, но громкие голоса и бряцанье оружия заставили его подняться. Капитан извинился и сообщил, что собирается разместить на его машине пулеметный расчет.
– Размещай, – зевая, соглашался Карелин. – Только дай немного поспать, глаза слипаются.
Однако расчет «Дегтярева» потеснил Федора Слободу.
– Вы мне снаряды подавать помешаете, – заявил заряжающий. – В рубке и так тесно.
– Снаружи «дегтярь» не пристроишь, – доказывал сержант-пулеметчик. – Упора для стрельбы нет.
– А ты кто такой, чтобы распоряжаться? – затеял свару Слобода.
Его поддержал наводчик Никита Федосеев, но вмешался механик Алесь Хижняк и заявил, что пулемет в рубке дело нужное. Можно и потесниться.
– Забыли, как Генку Рыбянченко в траншее фрицы окружили и минами машину подорвали. А был бы пулемет – отбились.
– Ему пару магнитных мин прилепили, не меньше. Рвануло так, что и хоронить нечего было, – грустно покачал головой Федосеев.
С тех пор погибло немало других хороших ребят. Похоронили и своего прежнего заряжающего, Костю Бурлакова. Смерть товарищей уже принималась как нечто естественное. Но каждый раз, вспоминая кого-то, экипаж старался найти несколько теплых слов, показывая, что друзья навсегда остаются в памяти.
Пулеметчик Григорий Зуев вспомнил погибших ребят из десантной роты. Воевал сержант Зуев два года. Вначале в пехоте, затем перевели в полк Тюлькова.
– Им тогда Петр Петрович Цимбал командовал. Видный такой мужик, говорят, умер после ранения.
– Выжил и даже «полковника» получил, – сказал Алесь Хижняк. – Только обгорел, как головешка. Лицо спеклось, смотреть жутко. По слухам, Цимбала из-за этого жена бросила. Он сейчас полком тяжелых самоходок командует, так ведь, Павел?
Старший лейтенант Карелин понял, что вздремнуть ему не дадут, и вылез из-под шинели.
– Ох, и любите вы потрепаться! – с досадой заметил он. – Даже про жену полковника все знаете.
– Я земляка встретил, – сказал Хижняк – Он у Цимбала служит. Рассказывал мне, что и как.
– Жизнь и не такие повороты закручивает, – рассудительно заметил Бурлаков. – Как женщину осудишь, когда она каждый день перед собой сгоревшее лицо видит. Поначалу терпела, а потом не выдержала.
– При чем тут каждый день? – подвел итог ненужной болтовне Павел Карелин. – Цимбал на фронте, она в тылу. Дети у них. После войны разберутся.
Разговор прервал гудок бензовоза. Заправщик, заглушив мотор, весело крикнул:
– Подходи, подешевело!
Начали заправляться. В емкие баки каждой самоходки вмещалось четыреста литров бензина. Процедура заправки была нудная и утомительная. Водитель наливал из шланга бензин в ведра. Затем экипаж через воронку с фильтром заполнял оба бака.
Глядя, сколько бензина вмещает каждый бак, пулеметчик Зуев вздохнул и подумал: если вспыхнет горючее, то от экипажа и отделения десантников головешки останутся. Одна надежда, что успеют спрыгнуть на землю.
Затем загрузили снаряды. Вместо шестидесяти штук по норме приняли еще по тридцать снарядов.
– Понтоны не выдержат, – сказал один из десантников. – Куда столько?
– Воевать будем, – важно ответил сержант Федосеев.
Через час полк вышел к Березине и начал переправу по понтонному мосту.
Немцы не прекращали обстрел. Фонтаны воды вздымались то по одну, то по другую сторону понтонов. Но разгуляться немецким артиллеристам не дали. Вели ответный огонь гаубицы, затем, тяжело гудя, прошла эскадрилья двухмоторных бомбардировщиков «Пе-2».
– Под самую завязку загружены, – сказал Федор Слобода, провожая взглядом тройки самолетов.
– Двенадцать штук. Каждый полторы тонны бомб несет. Сейчас шарахнут, – поддерживал его Никита Федосеев.
