– В самом деле? – слегка нахмурилась психолог. – Тогда присаживайтесь! О ком речь?
– О Маше Прибытковой.
– О Ма… Простите, а вы кем ей приходитесь?
– Это нелегко объяснить, – признался Захар.
– А вы все-таки попробуйте.
И он попробовал.
– Невероятная история! – пробормотала психолог, когда Захар закончил. – Бедная девочка…
– А вот директриса с вашего прошлого места работы вовсе не считает Усти… Марию бедной девочкой. Она полагает, что у нее не все дома и что она сама во всем виновата!
– Не сомневаюсь, – криво усмехнулась Полина, – с нее станется! Неужели Инна Сергеевна до сих пор работает? Ну, конечно, ее с этого «теплого» места только танковая дивизия может выдавить!
– Теплого? – переспросил Захар. – Она ведь в детдоме работает!
– Вот именно! Почему-то все считают, что в детских домах царят голод и нищета, потому что государство их недофинансирует. Но как-то забывается тот факт, что существуют спонсоры, очень состоятельные люди, которые – кто-то по причине возможности ухода от налогов, кто-то просто по доброте душевной – делают приличные взносы. Они перечисляют деньги, дарят видеоаппаратуру и компьютеры, присылают ремонтных рабочих… Короче, как и большинство детских домов, Дубровка не живет за счет государственных денег. Ну а кто по долгу, так сказать, службы находится ближе всего к вершине пищевой цепочки?
– Директриса?
– Вы бы видели, какой у нее дом – прямо-таки «дворянское гнездо», усадьба за высоченным каменным забором! Посмотришь – решишь, что здесь обитает какой-нибудь депутат Госдумы или как минимум генерал армии.
– То есть Аронова подворовывает? – уточнил Захар.
– Я свечку не держала, да и к бухгалтерии меня, само собой, не подпускали, но откуда, скажите, у директора детского дома, ее зама и бухгалтерши такие бешеные бабки?!
– Вы пробовали сообщить… ну, в полицию хотя бы или в прокуратуру?
– Местная полиция у нее с рук кушает, а прокуратура… Понимаете, нужны доказательства, а их у меня нет. На самом деле я рада, что сменила место работы; здесь, конечно, тоже не все гладко, но, по крайней мере, нет таких вопиющих нарушений, как в Дубровке! А ведь говорят, до Ароновой это было очень приличное заведение – может, и без компьютерного класса, зато люди работали хорошие, добрые, любящие и жалеющие детей… Кстати, кто вам обо мне рассказал – не директриса же?
– Уборщица.
– А, тетя Анечка! Вот она-то как раз из тех, из «стариков». У тети Ани шестеро внуков, но она «дубровских» ребятишек как своих любит. И еще несколько есть хороших людей, но они Ароновой, как бельмо на глазу; она собственную команду подобрала, и они окопались там, как в средневековой крепости!
– А как же проверки? – спросил Захар. – Сейчас же вроде бы с этим строго?
– У нее в Комитете по образованию свои люди, прикормленные. Когда долго сидишь на одном месте, обрастаешь связями! Так что, сами понимаете, одно дело – когда тебя «свои» проверяют, и совсем другое – когда «варяги» нагрянут.
– Вы хотите сказать, что расследование по заявлению Марии Прибытковой не было проведено тщательно только потому, что директриса боялась нашествия чужаков, которые поинтересовались бы и ее финансовой деятельностью?
– Думаю, да, – кивнула Полина. – В сущности, Инна Сергеевна – не злая женщина, и к детям она относится неплохо – во всяком случае, никаких жестокостей со стороны преподавательского, воспитательского или вспомогательного персонала она старалась не допускать, да и голодными воспитанники никогда не ходили. Но то, что произошло с Машей, могло вызвать большой скандал, и, естественно, директриса не могла такого допустить. Не говоря уже о том, что отец Владимир являлся одним из спонсоров Дубровки!
– Богатый поп?
– Раньше наш приход был большой, и сюда приезжали даже из Питера. Хорошая церковь, подворье, природа… А отец Владимир являл собой пример настоящего христианина, доброго православного батюшки, к которому всегда можно обратиться за советом. Как только его перевели сюда, приход расцвел; отец Владимир вышел на телевидение и начал рассказывать людям о проблемах Дубровки, в особенности – о детском доме, которому необходима помощь. И люди потекли к нему – с деньгами и подарками для детей. Честно говоря, я только радовалась, ведь он делал доброе дело, и это же все – для ребят… Когда я пришла в Дубровку, мне было двадцать два года, только что из пединститута. «Ценный кадр», как сказала Аронова, когда мы впервые встретились. На первый взгляд мне показалось, что я попала в хорошее место, и отец Владимир сыграл в этом не последнюю роль. Признаюсь, я не слишком-то верующая, хоть и крещеная, но тогда даже начала ходить в церковь, представляете? Слушала проповеди отца Владимира и думала, какой же он хороший человек!
– Должен ли я понимать так, что ваше мнение о нем изменилось?
– Я сейчас вам кое-что покажу, – вместо ответа сказала психолог и встала из-за стола. Подойдя к книжному шкафу, она пошуровала там и, достав тонкую пластиковую папку, вернулась. – Вот, почитайте, – и она протянула Захару газетную вырезку, которую достала из папки.
На вырезке был плохой снимок, на котором двое людей в форме ОМОНа скручивали какого-то человека. Один из парней в масках пригибал его к земле, и, кроме длинных волос, ничего нельзя было разглядеть. Заголовок гласил: «Сеятель добра оказался педофилом!»
– Это… – начал Захар.
– Отец Владимир, да! Здесь написано, что в миру он – Владимир Корецкий. После скандала с Машей епархия его перевела в другое место. Думаю, Корецкий сам попросил о переводе, боясь продолжения истории с Машей; рано или поздно ее выпустили бы из психушки, и тогда неизвестно, что бы произошло!
– Значит, Маша говорила правду?
– Я с самого начала ей верила: она не из тех детей, которые сочиняют всякие истории, чтобы привлечь внимание. Знаете, как она к нам попала?
Захар качнул головой – разумеется, он понятия не имел, ведь только недавно выяснилось, что Устинья – сирота.
– Ее нашли на платформе на станции «Прибытково».
– Так вот откуда фамилия!
– Верно. Ну, а Машей ее назвали…
– Потому что имя распространенное?
– Думаю, да – просто фантазии на что-то другое не хватило. Это ведь родные родители изощряются, читают книги, справочники, пытаясь дать чадушке красивое, звучное имя. В детском доме никто не озабочен такими мелочами, вот она и стала Машей. Говорите, теперь ее Устиньей звать?
– Да.
– Хорошее русское имя, сразу запоминается! Потом выяснилось, что мамаша забыла ее на станции.
– По пьяни небось?
– Она всегда была пьяная – представляете, даже спустя несколько дней не вспомнила, что где-то оставила ребенка! Она еще двоих таких «воспитывала». Ну, органы опеки лишили ее родительских прав, детишек распихали по детским учреждениям.
