– Отличный план… И как, получилось?
– Нет, – буркнула Устинья. – Как я ни старалась, Олег Макарыч как будто чувствовал, что не стоит распространяться о реальных причинах моего увольнения.
– Странно, что он не вызвал охрану и не выставил тебя вон!
– Это потому, что он, в сущности, мужик неплохой. Мне кажется, Олег Макарыч чувствовал свою вину, ведь я ничего плохого не сделала: он придумал проблему и обвинил в ней меня!
– Но ты уверена, что он сделал это не из личной неприязни, а потому, что Сугривин попросил?
– Я же сказала, Олег Макарыч – нормальный человек, и у него не было личных причин меня ненавидеть и желать от меня избавиться! И он фактически признался…
– Ты же говоришь, он не сказал ничего определенного?
– Естественно, он все отрицал… Но делал это неуверенно, как будто сам понимал, что врет. Потом, когда я сказала, что пойду к самому Кузьмину, он предостерег меня.
– Как?
– Предупредив, что Кузьмину все равно, чем занимается его племянник, так как он – родная кровь, а я – никто. Кроме того, начфин добавил, что Кузьмин, скорее всего, в курсе происшедшего, и что, если я надумаю дать делу ход и обращусь в полицию, мне мало не покажется!
– Он тебе угрожал?
– Нет, в том-то и дело. Мне показалось, Олег Макарыч сам испугался.
– Чего?
– Не знаю. Он сказал, что я молодая, перспективная и работоспособная и что мне лучше держаться подальше от «Пугачеффа». Он даже пообещал, что лично напишет рекомендацию.
– Интересно, как он собирался это сделать? – хмыкнул Захар. – Любая серьезная компания проверяет сведения, полученные от нанимаемых работников. Если бы они обратились в отдел кадров «Пугачеффа», то узнали бы, что тебя уволили, причем по не самой приятной статье!
– Знаю, – согласилась Устинья. – Думаю, он просто хотел, чтобы я поскорее ушла.
– Запись у тебя сохранилась?
– Да. Но она ведь бесполезна, потому что он не признался…
– Если все так, как ты описываешь, то ваш начфин фактически подтвердил, что ты – хороший работник. Это уже кое-что! Кроме того, разговор состоялся давно, и он вряд ли помнит, что именно тебе говорил – я не склонен считать, что он подозревал о наличии у тебя диктофона, он наверняка просто перестраховывался…
– Вы полагаете, запись можно использовать?
– Не в суде, конечно, и даже не в кабинете у следователя – с его-то предубеждением против тебя! Зато можно попытаться разговорить вашего Макарыча. Не так, как делала ты, тут нужны другие методы.
– А почему вы меня допрашиваете – разве вы еще с Региной не встречались?
– На самом деле я хотел поговорить не о твоем походе в «Пугачефф».
– А о чем? – насторожилась Устинья. – Я больше ничего не делала!
– Я ездил в Дубровку.
– К-ку… да?
– Ты отлично слышала!
– Но зачем?..
– Приходил адвокат Кузьмина…
– Да я знаю, ведь это он притащил эту дурацкую запись!
– Не только. Еще он рассказал, что подростком ты попала в психушку, потому что обвинила уважаемого человека в изнасиловании. Понимаешь, как этот факт мог быть представлен в суде?
– Мог быть… Что это значит?
– То, что теперь у Погосяна нет причин использовать эту информацию против тебя, иначе я расскажу правду. Стоит ему заикнуться о том деле, и Регина пригласит в суд как минимум двух свидетелей – психолога Полину Арнгольц и Василису Рогожкину. Обе готовы дать показания в твою защиту и рассказать, как дело было.
Устинья опустила голову, уставившись на свои руки, сжатые в кулаки на коленях. Она никогда не думала, что ее прошлое догонит ее спустя столько лет. И именно в тот момент, когда ей и так тяжело!
– Что вам рассказала Вася? – тихо спросила она.
– Что испугалась поддержать тебя, когда ты обвиняла Корецкого.
– Кого-кого?
– Ну, отца Владимира – это его фамилия по паспорту. Кстати, надеюсь, тебе приятно будет узнать, что его таки закатали на нары за растление несовершеннолетних, только случилось это несколькими годами позднее.
– Его посадили?!
– Угу. Полина рассказала. Она переживает, чувствует себя виноватой перед тобой.
– Полина была единственной, кто мне поверил!
– Она считает, что должна была что-то сделать, как-то предотвратить твое помещение в ПНД. Она навестила тебя в «дурке» и осталась под большим впечатлением от того, как тебя «лечат».
– Она приходила? Я не помню…
– Ты находилась под действием наркоты, это естественно. Полина пыталась разговаривать с директрисой, но та напомнила ей о ее неопытности, а также о том, что никто из твоих подруг, находившихся под опекой Корецкого, не подтвердил твоих слов. Полину заставили написать заявление об уходе еще до того, как ты вернулась. Теперь она работает в школе во Всеволожске. Именно Полина дала мне адрес Василисы. Она сказала, что Корецкий начал серьезно приставать, как только ей стукнуло пятнадцать. То есть он и раньше приставал, но так, как ко всем вам, – без, э-э… проникновения, так сказать. А в пятнадцать он решил, что Василиса уже достаточно взрослая, чтобы удовлетворять его, как женщина мужчину. Обычно он делал это, когда они оставались наедине, но в ту ночь окончательно обнаглел и привлек твое внимание.
– Значит, мне не показалось… А в психушке меня так пытались убедить в том, что я ошиблась, что я и сама почти поверила!
– Когда Корецкого перевели в другой приход, он возобновил свои попытки, только стал осторожнее. Однако «отец» Владимир попал в поле зрения местных добровольных охотников за педофилами. Они-то его и повязали с поличным и сдали ментам. Злодей до сих пор в колонии, я узнавал, и еще долго там пробудет.
– Но почему Вася не поддержала меня? – воскликнула Устинья. – Почему не захотела прекратить этот кошмар уже тогда?!
– Инна Корецкая, она же «матушка» Серафима, ее как следует обработала – как и других твоих подружек. Она была в курсе «проделок» благоверного, но смотрела на них сквозь пальцы, так как приход приносил отличный доход, она слыла уважаемым членом общества, да и после рождения трех сыновей потеряла вкус к выполнению супружеских обязанностей. Инна запугала девчонок, сказав, что им всем грозит тяжелое гинекологическое обследование и публичное унижение. Кроме того, она угрожала, что поднимет общественность, и их всех, как тебя, сочтут сумасшедшими или клеветницами, а за клевету, как известно, существует статья… В общем, по словам Василисы, они перепугались, что ничего не выйдет, если они выступят на твоей стороне, Корецкий вернется, и тогда им уж точно несдобровать. Если бы органы опеки и полицейские не остановились на тебе, а осмотрели Василису, то увидели бы, что она подвергалась насилию, причем неоднократно! А так получилось, что ты стала единственной пострадавшей от расследования.
