– Возьми свой пакет!
Она вернулась, взяла продукты, снова двинулась к двери и вдруг остановилась.
– Скажи, мой амир, а ты когда-нибудь любил девушку? – сквозь слезы спросила Мадина. – Ты был счастлив от любви?
Вопрос был глупый и наглый, Саббах, естественно, не ответил, и она вышла. Тяжелая дверь мягко закрылась, отрезая сырой бетонный каземат от остального мира. Через полчаса он вызвал Абдаллаха.
– Ты был прав насчет Зухры, – сказал он, глядя в серую стену. – Она может провалить задание. Пошлем вместо нее Мадину!
– Мадину? Но у нее другая подготовка!
Амир махнул рукой.
– Она сообразительней, быстро приспосабливается к обстановке, успешно изучила винтовку, и поправочные таблицы… А пояс шахида вообще освоит за один раз. Главное – ускоренная психологическая подготовка. Ну, гипноз и сам знаешь что… Вначале посадите ее на чай, потом на кокаин. На все – неделя!
– Сделаю, амир!
– И не выпускать ее за пределы лагеря, ограничить контакты.
– Все понял! – Абдаллах кивнул головой и исчез.
А Саббах повалился на кровать и попытался уснуть. Но сон не шел. В памяти стоял последний вопрос Мадины.
Москва, май 1984 г
Русские сокурсники прозвали Джараха «Хирургом». Через несколько лет, когда он станет заживо резать неверных на куски, это прозвище было бы заслуженным. Но тогда худощавый и застенчивый юноша ничем его не оправдывал, только именем: по-арабски хирургия – «джираха», а будущие лингвисты, естественно, не могли пройти мимо такого совпадения.
Двадцатилетний Джарах медленно привыкал к Москве. Все ему казалось удивительным: прославляющие коммунистическую партию плакаты на стенах домов, бесконечные очереди за самыми обычными апельсинами и кроссовками, привычка русских распивать спиртные напитки на улице, на глазах у всех. Удивительным был и язык: на птицу, уцепившуюся лапками за ветку, русские говорили «птичка на ветке сидит», зато на чучело этой птички говорили «оно стоит», «тарелка на столе стоит, но в раковине она лежит», автобусы почему-то называли скотовозами, а машины руководителей – членовозами. Но больше всего юного студента поразили русские девушки: они как будто специально оголяли ноги и груди до недопустимых по понятиям Джараха пределов, причем даже в холодную погоду. Греховный взгляд Хирурга почти всегда непроизвольно стремился к этим, не виданным у себя на родине, частям женского тела. Это сильно напрягало – он постоянно боялся, что его взоры будут кем-то замечены.
Жили они в комнате втроем: он, его соотечественник Тимур и русский парень – двадцатитрехлетний Сергей, который уже отслужил в армии. Такое расселение в общежитии было обычным – два иностранца и русский. Официально это объяснялось заботой об удобстве гостей СССР – и язык изучать проще, и любое необходимое разъяснение, совет или помощь можно получить в любое время. Правда, Тимур считал, что Сергей следит за каждым их шагом и докладывает о них в КГБ, это же делают и русские студенты из других комнат.
Хотя Тимур был старше и опытней – ему исполнилось двадцать пять, он отслужил в иорданской армии, и имел звание лейтенанта, но Джарах ему не верил. Не могут же тут следить за всеми иностранцами! К тому же, Сергей ему нравился – приветливый, участливый, он располагал к себе. Несколько раз он приглашал Джараха в кино, предлагал записаться в комсомольский оперативный отряд дружинников, где сам был командиром. А Тимур молился пять раз в день, читал Коран и требовал, чтобы Джарах делал то же самое, как и положено правоверному. Но и в его набожность Джарах не очень верил. К тому же, в поведении Тимура он замечал странности: иногда тот исчезал на целый день, иногда встречался с какими-то людьми, в основном, арабской или кавказской внешности, и вообще был негативно настроен к стране, которая их приютила, обучала, и обеспечивала материально гораздо щедрее, чем своих собственных студентов. Например, Сергей получал стипендию тридцать пять рублей, а они с Тимуром по девяносто – как рабочий или окончивший университет лингвист…
Однажды Сергей предложил пойти в гости и немного развеяться.
– Я тут недавно с одной химичкой познакомился, – сказал он по пути с занятий. – Она в гости пригласила, а живет в общаге. Одной подруги не будет, а вот другую придется развлекать. Пойдешь со мной?
– С кем познакомился? – не понял Джарах.
– Девчонка с химфака. Так пойдешь, или нет?
Молодой иорданец тяжело сходился с людьми, в Москве у него не было знакомых, и все свободное время он проводил в библиотеке или общежитии.
– Пойду! – обрадовался он.
– Тогда деньги давай!
– Зачем?
– Ну, не с пустыми же руками мы поедем!
Джарах протянул товарищу трехрублевку. В гости к девушкам его пригласили впервые, и он решил не мелочиться, опасаясь, что Сергей передумает, и возьмет с собой кого-то другого.
– Неплохо! – похвалил Серега. – Тогда я сразу пойду затарюсь, а ты меня в общаге жди. Да, и с собой еще денег возьми – может в кино придется тебе подругу повести, или еще куда!
– А что значит «затарюсь»? – спросил будущий лингвист. Но товарищ только рукой махнул.
В ожидании Сергея Джарах тщательно готовился: нагрел воды, помыл шевелюру смоляного цвета, аккуратно подбрил бакенбарды, подстриг усы – предмет особой гордости, которым могли похвастать далеко не все ровесники, – гладко выбрил щеки и обильно спрыснулся остатками французской туалетной воды, купленной еще на родине. Только он привел себя в порядок, как заглянул сокурсник и сказал, что Сергей ждет его под общежитием. Так оно и оказалось.
– А что ты здесь стоишь? – спросил Джарах. – Почему не зашел? Помыться, побриться…
Вместо ответа тот распахнул куртку-ветровку и показал засунутые под ремень, как гранаты, две бутылки сухого вина.
– Так баба Надя на вахте дежурит! А у нее нюх на спиртное, да и на все остальное тоже. Говорят, она работала еще на Берию, может, и сейчас «постукивает»…
– Что значит «постукивает»?
– Сообщает куда следует. Ну, информирует органы…
– А что, органам интересно, что ты пьешь вино? – не мог понять Джарах. – Это же не запрещено!
– А моральный облик? Комсомол и все такое… Нет, лучше не рисковать. Кстати, а Тимур у тебя не спрашивал, куда идешь?
– Так его самого дома нет.
– А он где?
– Откуда ж я знаю?
– Слушай, а он, правда, офицер иорданской армии?
– Как-то разговор зашел, сказал, что да.
– А чего же тогда он все бросил и поехал на лингвиста учиться?
– Не знаю. Он не очень-то разговорчив…
– Вот и ты ему не говори, куда мы ходим. А то проболтается…
– А разве нельзя ходить в гости?!
