Горная Чечня, «Гнездо Саббаха», декабрь 2004 г
Через десять минут Абдаллах принес широкий пояс с лямками для плеч и выстроченными вертикальными отделениями-карманами. Он выглядел, как настоящий: тяжелый, с вшитым батарейным блоком, проводами, миниатюрным пультом с кнопкой, похожим на выключатель настольной лампы или торшера. Только вместо взрывчатки, наполненный песком. В свое время Джамалутдин изучал устройство пояса шахида именно на этом муляже, поэтому знал про песок. Переделать его в боевой можно за полчаса. «А может, его уже перезарядили? – почему-то мелькнула мысль. – Или это вообще не тот, а настоящий?»
– Держи, Ссыкун! – протянул Абдаллах муляж на вытянутой руке, словно тот ничего не весил. На самом деле в нем было килограммов восемь-десять, и Джамалутдин принял пояс двумя руками. Кровь ударила ему в голову, но возражать этому головорезу он побоялся. Ибо Абдаллаху убить его – что муху прихлопнуть…
– Мадина сейчас подойдет, – небрежно процедил охранник, и ушел к беседке, где Хуссейн уже попробовал завтрак, и теперь беседовал с амиром, выжидая, не подействует ли возможный яд… Джамалутдин представил: каково это: каждый день есть, не зная – выживешь или умрешь? Телохранители Саббаха отличались от него не только физической силой, но и силой духа…
Сзади раздались легкие шаги, и он обернулся. Это была Мадина. На ней, что называется, не было лица.
– Это правда? – чуть не плача, спросила она, с ужасом рассматривая пояс шахида. – Я же прошла снайперскую подготовку и сдала экзамен… Я снайпер!
Джамалутдин заглянул ей в глаза. Зрачки были расширены, значит, она получала препарат. Но тогда непонятно ее поведение…
– Успокойся, на нас смотрят! Ты хочешь, чтобы нас убили обоих прямо здесь? Делай то, что я говорю – просунь руки в эти лямки…
Джамалутдин помог надеть на хрупкие плечи тяжелый пояс, больше похожий на жилет, застегнул липучки впереди. Невольно опустил глаза – на животе пояс топорщился.
– Надо будет надеть широкую одежду, чтобы свободно сидела. Эти провода пропустишь в рукав, кнопку аккуратно возьмешь в кулак, только не сжимай преждевременно, – автоматически инструктировал Джамалутдин, плохо понимая, зачем вообще он это делает. – На следующее занятие надень ту одежду, в которой будешь…
Он запнулся.
– В которой ты должна быть там…
Мадина издала непонятный звук.
– А теперь, сними пояс, и попробуй надеть его сама!
Саббах и охранники беседовали, и одновременно наблюдали, как девушка с трудом облачается в смертельный наряд. Получалось у нее это очень неуклюже: она никак не могла застегнуть пояс. Саббах поморщился. То ли от неловкости шахидки, то ли от чего-то другого. Лица охранников, как всегда, оставались невозмутимы.
– Почему ты сегодня так наряден, хозяин? – спросил Абдаллах. – Разве сегодня праздник?
Саббах кивнул.
– Большой праздник Великого Джихада. Впрочем, я жду доклада о готовности.
Через несколько минут прозвонил спутниковый телефон. Амир молча выслушал собеседника.
– Сколько там народа? – наконец, спросил он. – Я знаю, что сегодня распродажа. Сколько? Несколько тысяч? Тогда наблюдайте: пока приходят больше, чем уходят – выжидайте. А потом делайте, что должны. В любом случае – это должно свершиться не позднее полудня. Лучше, ровно в полдень!
Отключившись, Саббах довольно улыбнулся.
– Сегодня надо посмотреть новости! Это будет нечто грандиозное! Мир содрогнется!
Абдаллах и Хуссейн почтительно кивнули.
– Ты великий человек, амир! – сказал Абдаллах. – По твоему слову в разных концах мира падают самолеты, слетают с рельсов поезда, взрываются дома!
– Я не велик! – покачал головой Саббах. – Я только слуга Аллаха, выполняющий его волю…
– Твоя скромность не знает границ, о амир всех амиров!
– Достаточно славословий! Как у нас со временем?
– Время прошло, – сказал Хуссейн. – Превосходная свежайшая еда!
– Тогда прикажи, чтобы Али подавал завтрак!
Повар захлопотал у мангала.
– Не нравится мне, как работает Мадина, – сказал Абдаллах. – А снайпер из нее хороший…
Саббах пропустил его слова мимо ушей.
Неслушающимися пальцами, Мадина все же застегнула пояс.
– А теперь пройдись! – приказал Джамалутдин.
Будущая шахидка, пошатываясь, то ли от тяжести пояса, то ли от навалившейся внезапно тяжести неминуемой гибели, прошла несколько метров, повернулась, подошла к инструктору. Глаза были наполнены слезами. От беседки доносился запах жареного мяса, Джамалутдин сглотнул слюну.
– Меня сейчас стошнит, – прошептала Мадина, прикрывая рот ладошкой и наклоняясь.
– Эй, что там у вас? – тут же крикнул Абдаллах.
– Ее тошнит! – ответил Джамалутдин.
– Иди, иди отсюда! – замахал рукой охранник. Поняв, что девушка не в состоянии сойти с места, он подбежал, брезгливо схватил ее за пояс, как собаку за ошейник и, почти отрывая от земли, поволок к казарме. С минуту постояв в оцепенении, Джамалутдин пришел в себя и направился к беседке.
– Занятие прошло неудачно, амир, – сказал он, надеясь, что Саббах заменит неудачницу. – Она не укладывается в нормативы, к тому же, у нее не снята тревожность… И она плохо себя чувствует…
– Как говорят русские: «Первый блин – комом», – сказал Саббах, с аппетитом уплетая жареное мясо со свежайшей лепешкой. – Ты продолжишь занятия с ней по ускоренной программе, и я думаю, справишься с заданием. Ты полностью отвечаешь за нее, я не хочу этим заниматься. У тебя будет постоянный пропуск сюда, и ты должен поддерживать связь с Якубом. Он отвечает за ее психологическую подготовку.
– Я все исполню, амир!
– Завтра ты должен быть готов сообщить мне, как планируешь дублировать импульс на взрыватель. А сейчас поговори с Якубом, он придет на площадку.
При этих словах Хуссейн поднес ко рту маленькую рацию и, с трудом проглотив недожеванный кусок, невнятно что-то сказал. Джамалутдин поклонился и отошел туда, куда ему показали. Через три минуты прибежал Якуб.
Это был высокий, худой, даже высохший, будто изнуренный болезнью, мужчина лет пятидесяти, хотя ему можно было дать и все шестьдесят. У него было узкое морщинистое лицо, острый подбородок, запавшие, горячечно блестевшие глаза под развитыми надбровными дугами. Седые волосы остались только на висках, поэтому он всегда носил круглую черную шапочку, скрывающую лысину. Седой треугольник усов был коротко подстрижен, и он то и дело пробовал щетину согнутыми пальцами, а может, это он почесывал нос. В советские времена он работал фельдшером в районной больнице, потом заведовал медпунктом в горном селе, несколько раз у него были проблемы с законом, связанные с наркотиками… Когда-то маленький Джамалутдин упал с абрикосового дерева и рассек колено, Якуб остановил кровотечение, наложил швы, перевязал. Все быстро зажило, хотя шрам остался до сих пор. И теплые чувства к Якубу Джамалутдин испытывал до сих пор. Правда, с того времени фельдшер сильно изменился: он стал нервным, дерганным, постоянно втягивал голову в плечи и часто беспокойно оглядывался по сторонам.
