Поди ж ты! В суровой, холодной Арктике, где и лета настоящего нет, и снег не тает, а травки и цветочки к небу тянутся, разноцветные мхи и лишайники валуны облепили. Чайки птенцов высиживают. И тут жизнь кипит. Не буду мешать…
Когда вернусь домой, на дачу поеду, за грибочками сбегаю. Там у нас тоже кипит жизнь, просто буйствует. Особенно на дачном участке сорняки небось вовсю разошлись. Нет меня две недели, они и рады стараться!
Начало жизни
Наверное, так выглядела наша Земля при зарождении жизни. Вот как на острове Чампа – суровая, неласковая, с мокрыми валунами и голыми скалами, с зацепившимися за их верхушки тучами.
Тоскливо. Хотя тосковать тогда некому было: ни зверей, ни людей. Только всё начиналось из мхов и лишайников, облепивших валуны и подножия скал.
И эти вот удивительные камни. Да и не камни вовсе, а каменные шары. Они разного диаметра: от маленьких, с грецкий орех, до огромных – в полтора человеческих роста. Шары лежат по одному или по несколько рядышком. Некоторые срослись по два-три сразу.
Геологи, то есть учёные, изучающие структуру Земли, говорят, что это капли застывшей вулканической лавы. На заре жизни планеты вулканы извергались, выбрасывали лаву, она разлеталась, и капли её застывали такими шарами. Мне, правда, как-то не очень верится, что капли лавы застывали такими идеально круглыми. Но геологам, конечно, виднее.
Среди этого первозданного дикого мира я чувствовал себя таким брошенным, маленьким и слабым… Неуютно стало.
А вдруг как раз сейчас и происходит зарождение жизни? Из этих мхов и лишайников? И это не капли лавы, не каменные шары, а яйца первых ящеров – динозавров, яйца первых птиц – птеродактилей?
Мы тут разговариваем, ходим, топочем, они проснутся внутри своих каменных скорлуп, проклюнут их и выберутся наружу. А из тех шаров, что срослись по три, вылупятся Змеи Горынычи о трёх головах каждый!
Нет, надо уносить ноги! Хорошо, что рулевой резиновой лодки «Зодиак» как раз собрался отчаливать.
– Эй, меня подождите!
Усач усача
На небольшом плоском островке у моржей лежбище. Целая компания собралась. Развалились на камнях, лежат, загорают. Для них ноль градусов как для нас плюс тридцать! Позагорают-позагорают, а потом всей компанией лезут купаться. Точно мы на берегу какого-нибудь южного моря.
Вахтенный старпом внимательно смотрит вокруг и, если видит белого медведя на льдине или – как сейчас – моржей, объявляет об этом по громкой связи. Ледокол останавливается, подъёмным краном на воду опускаются большие резиновые «Зодиаки», и мы идём фотографировать моржей.
Вот и в этот раз моржи плескались недалеко от островка, ныряли, переваливались друг через друга – в общем, развлекались, не обращая на нас никакого внимания.
Я сделал с десяток фотографий, снял видео и сидел наблюдал за моржами. Вдруг один морж отделился от стада и поплыл к нам. Метрах в пяти остановился. Это был здоровенный, наверное, в тонну весом моржище, с мощными клыками, с усами. Я смотрел на моржа, морж смотрел на меня, потом два раза подмигнул мне и ушёл под воду. Моряк, сидевший на руле, сказал:
– Ничего себе! Никогда так близко не подплывали, почему бы это?
Но я-то знал, почему морж так приблизился, и точно знал, что подмигнул он именно мне: из одиннадцати человек, сидящих в «Зодиаке», только я, как и морж, был с усами!
Обычное лето
Лето – везде лето. Даже на островах Земли Франца Иосифа. Правда, вам бы не захотелось такого лета, когда в самые жаркие дни температура поднимается всего лишь до пяти – семи градусов тепла. А обычно плюс один-два.
И длится такое лето всего ничего. Но за это короткое время морские птицы выводят птенцов, морские звери выхаживают детёнышей, а белая медведица-мама с двумя медвежатами успевает под полярным солнышком понежиться, валяясь на короткой, буро-зелёной травке островов там, где нет ледников.
Летом в Арктике оживлённо! Птенцы летать учатся. Не всегда получается, и тогда их мамы сердятся, кричат. А птенцы спорят, оправдываются. Базар…
Детёныши морских зверей учатся нырять и плавать. У них спокойно, без криков. Ну иногда моржиха-мама шлёпнет ластой по воде – и всё.
А медвежата за медведицей неотступно ходят – она им корм добывает.
В сентябре уже зима. Птенцы выросли, улетают от родителей, сами живут, а маму-папу и не узнают теперь. У птиц, у них так.
Морские звери ещё год опекают подросших ребёночков – надо же зимой научить их пищу добывать. А когда малыши вырастают, могут остаться в одном стаде с родителями.
Вот белая медведица три года сопровождает медвежат. У медведей жизнь самая сложная и трудная. И за один год медвежатам не изучить все медвежьи науки.
А потом они прощаются. Впрочем, не знаю, может, и не прощаются, а уходят, и всё. Навсегда. И наверное, никогда не встречаются на беспредельных просторах Арктики.
Вы же будете ещё много зим и много лет со своими папами и мамами. А когда уйдёте в свою взрослую жизнь, не забывайте им звонить и писать письма. Хотя бы электронные.
Ледокол
Говорят: ледокол, ледокол… Как будто он колет лёд. Ничего подобного! Он его не колет, а ломает.
Вот смотрите: когда вы ложку в рот суёте, она легко скользит по нижней губе, языку и о зубы не цепляется. Так и ложкообразный нос ледокола легко въезжает на льдину и своей тяжестью её ломает. Въехал, проломил и дальше движется. Притом в два-три раза быстрее, чем вы, если будете пешком по льдине идти. Только близко к ледоколу подходить нельзя – это опасно: льдины-то переворачиваются.
Такому ледоколу, как наш «50 лет Победы», лёд не страшен: его корпус укреплён ледовым поясом из бронированной стали высотой восемь метров. Притом сталь нержавеющая, она гладенькая, лучше скользит.
А у такого же по мощности ледокола «Ямал» ледовый пояс из обычной стали и бока «Ямала» шершавые. Потому наш ледокол отличается лучшей проходимостью во льдах.
Кстати говоря, вокруг Северного полюса – тоже ледовый пояс из ледовых полей, но ледовый пояс ледокола пятисантиметровой толщины оказывается крепче трёхметровых льдин.
Когда мы идём по открытой воде, движения ледокола не чувствуется: ну работают где-то внизу под ногами двигатели…
Если по ледовому полю движемся, конечно, слышно, как льдины с треском ломаются, шуршат и грохочут, цепляя за бока ледокола. Самые упрямые становятся на дыбы, переворачиваются.
