– Да ну тебя…
Роман все-таки достал из кармана листочек с телефоном, подошел к аппарату, набрал номер.
– Чего спросить-то?
– Спроси, как чувствует себя ее нога.
– Алло, здравствуйте, – проговорил в трубку Роман. – Будьте добры, позовите, пожалуйста, Полину… Извините… А повежливее нельзя? – он повесил трубку, подмигнул Сергею. – Наверное, ошибся номером.
Еще раз набрал.
– Алло, здравствуйте… Мне Полину, будьте добры…
Услышав ответ с другого конца провода, Роман вспыхнул и покрылся пятнами…
– Ну раз нет таких, значит нет! Зачем же ругаться?
Бросил трубку. Нахмурился. Закурил. Пока он курил, Сергей рассказал про тамбовскую картошку и все, что произошло за час ожидания.
– Да нет, конечно же, никакой картошки я не заказывал.
Затушил недотлевшую сигарету, принялся за другую…
– Да. Что-то совсем хреновые дела с моей квартирой. Сначала обыск, потом наблюдающий за окном, теперь какие-то типы с картошкой…
– И подсадная утка, светлая, как сама истина.
– Все-таки я не верю, – вздохнул Роман и протянул Сергею бумажку с номером. – Позвони теперь ты. Позвони.
Сергей позвонил. «Да-да, спасибо». Положил трубку.
– Прекрасно. Такой густой алкогольно-матерной тирады давненько уже не слышал. Бодрит! Роман, вот что, давай ты у меня поживешь хотя бы с месяц. Бери самое ценное и завтра же ко мне, слышишь? Ты тут с ума сойдешь! Я за час чуть было не сошел! У меня сестра с мужем в Тунис уехала на полгода. Мама заходит редко, она тебя знает и возражать не станет. Тебя пасут! Разве не понимаешь? Пасут! А ты мне даже патронов не оставил…
– Да вот они! – Роман выдвинул деревянный ящик из-под дивана. – Видишь, целый арсенал. Тут даже «Вальтер» офицерский есть. С пистолетом в городе удобнее, чем с винтовкой… Эх, Полина… сучка.
Роман потер виски, покусал губы, походил немного, подержал «Вальтер» в руках, потом положил на место. Ногой задвинул ящичек обратно под диван.
– Спасибо, Сережа, за предложение, но я так думаю, что к тебе переезжать не буду. Если меня действительно серьезно пасут, то, не ровен час, могу и в твой дом хвост привести. Не хочется тебя и твоих родственников подставлять. Думаю, что рано или поздно вырулю… Это какое-то недоразумение… тебе с Галиной Иквиной когда встречаться?
– Послезавтра. Но я не пойду.
– Как это не пойдешь?
– А вот так, не пойду, и все! Сейчас позвоню на Шаболовку, извинюсь, скажу, что с рок-оперой не справляюсь. Пусть ищут другого. Мне и на самом деле нечего Иквиной сказать… Ну их в задницу, этого Апокова и скуфети! Такое чувство, что, не сходил бы тогда на Шаболовку, вот этих проблем не было бы ни у тебя, ни у меня. Сходил, словно нечисть зацепил! И к тебе в дом привел… В Останкино пойдешь – заболеваешь от всякой бегающей сволоты и электромагнитного излучения. На Шаболовку сходишь – пожалуйста, вот тебе и обыск, и тамбовская картошка с подсадной уткой, и наружное наблюдение. Даже если это все напрямую не взаимосвязано, то наверняка кто-то наложил дурной знак. Они печать нехорошую накладывают, когда соприкасаешься с этим поганым стадом! А ты с этой печатью и документы потеряешь, и в лифте застрянешь, и в аварию быстрее попадешь. А им все ничего! Плюнь в глаза – божья роса. Сам же мне рассказывал про Логинова, как у его малыша сыпь пошла после апоковского визита. А у самого Апокова сыпь есть? Нет. Нету! Нету у Апокова сыпи! И ни оспа его не возьмет, ни сибирская язва, ни холера! Разве что осиновый кол…
– Сережа… Я тебя очень прошу, сходи к Иквиной. Сережа… раз уж ввязались в это дело… к таким интересным выводам пришли, то надо довести дело до конца…
– До какого конца?
– До логического. Я, конечно, понимаю, что виноват перед тобой… не железный… Вон, на бабу повелся… Но сделай это. Я тебя как друга прошу. Как друга. Сходи к ним. А я вот чем займусь… Для чистоты эксперимента.
Роман взял две ксерокопии со стола.
– Попробую нарисовать скуфети вот этого галицкого воеводы Болеслава… Или, скажем, вот этого неизвестного Торопа. Отсканирую и наложу на экран под мою лекцию. Эх, жалко, что чертежей владимировской скуфети нет!.. Лекция будет по дифференциальным уравнениям. Хочу посмотреть, как мой ученик ее усвоит.
– Не жалко тебе мальца?
– Нет. Он молодой. Чего его жалеть?
«Бедный, он теперь от своего не отступится, – подумал Сергей, глядя на Романа, изучающего скуфеть галицкого воеводы. – Он теперь рогом упрется, не остановится, даже если я откажусь ему помогать. Землю будет рыть… А бросить его в такой ситуации, как бы я себя ни убеждал, будет равносильно предательству. Какая все-таки это тонкая категория – предательство! И как легко в этой жизни предателем стать! Не предатели только те, которые ни с кем не дружат, никому не помогают, ни с кем не общаются и никому не известны. А стоит только войти в чье-то положение, принять участие в чьих-то делах, то – берегись! Шаг влево, шаг вправо, или там снизил активность, и ты – предатель. Вне сомнения, все люди, фамилии которых на слуху, для кого-то стали предателями… И Достоевский – предатель, и Кутузов – предатель, и Леонардо да Винчи – предатель, и, уж само собой разумеется, предводитель восстания рабов – Спартак…»
– Не знаю… Не знаю, как мне вести себя на Шаболовке… А что делать, если Румянцева опять за мной погонится? А что я Иквиной скажу? Сомневаюсь, что за это время продвинусь по рок-опере, да еще в таком «приподнятом» творческом состоянии…
– Вот поспорим, – улыбнулся Роман. – Иквиной совершенно по фигу будет, написал ты чего-нибудь или не написал. А то я не знаю эту редакторскую компанию. Ты, главное, ходи, ходи!
Глава 14
Последняя скуфеть
«Вот оно! Вот оно, новшество из Царьграда!» – кусал губы Тороп, глядя на ровные прямоугольники княжеской отборной пехоты. В несколько мгновений эти ряды соединились, обозначив единую непроходимую цепь. А по бокам встала конница. Остроконечные шлемы, кольчуги, блистающие на солнце, и червленые щиты, одинаковые как цветом, так и клинообразным завершением книзу. И только князь Владимир выделялся среди всех, потому как был с непокрытой головой и без щита. Осматривая бойцов, скакал вдоль цепи. Единственный в движении среди застывших.
Рать не колыхалась, словно и не собиралась выдвигаться вперед, а уже победила своим видом и воедино собранной мощью. Даже кони, эти вольнолюбивые твари, стояли каменными изваяниями. А на них, верхом, опять же изваяния – всадники, каждый из которых в правой руке держал изогнутый меч, прислонив к плечу, словно отдыхая перед рубкой. Пешие же воины носили прямые мечи, но пока их не вынимали из ножен, а ощетинились копьями.
Тороп, приостановив коня, обернулся и еще раз оглядел свое нестройное разношерстное воинство, подготовленное на скорую руку. Под сердцем заныло. В любых глазах, которые встречал, читались страх, неуверенность и отчаяние. Голытьба его была тоже неплохо вооружена, хоть топорами, а то и мечами, которые добыли, разгромив мелкие отряды и пограбив кузницы. Но вид у его ополченцев, прежде всего, был таков, что дай им волю – опять бросятся назад, в реку, через которую только что переправились, чтобы не предаваться малодушию и не отступить в решающий момент битвы.
