– Вот ублажил! Вот ублажил, – князь вытер выступившие от хохота слезы. – Малаша, забери мальца, а то, неровен час, уроню. Вот ублажил! Не только меня ублажил, но и маленького князя развеселил, мальчугана. Быть тебе, Бокан, на моих пирах скоморохом. Будешь еду из княжьих рук принимать да гостей моих потешать!
– Ам-ням-ням, – игриво застучал зубами скоморох, стоя на четвереньках.
– А теперь вот что, – в мгновение посерьезнел князь, – ты, Малаша, отнеси Позвизда к матери в терем, его небось кормить пора… А ты, Бокан, вот что сейчас сделаешь. Пойдешь в конюшню. Там у меня сотник один сидит. Он ослушник и давно ждет моего решения. Скажи ему, пусть явится сюда. А почему тебя посылаю, а не кого-нибудь другого, так это ему в науку. Скомороха за ним посылаю, а не человека! Пусть будет ему, собаке, вот такая честь! Иди!
Горница на время опустела, усугубляя то самое состояние одиночества, которое князь Владимир стал испытывать в последнее время. Глубокие противоречия терзали его, как бы отделяя голову от сердца. И такие противоречия, что ни с кем не посоветуешься и никому не объяснишь. С одной стороны, вроде как поверил в Христа и всем сердцем принял новую греческую веру, а с другой стороны, холодный рассудок не давал расстаться с чудодейственной языческой рамочкой, которая позволила заглянуть в будущее ночью возле братской могилы. И в будущее ли? Нет, не хотелось расставаться со скуфетью, несмотря на возможный Господень гнев. Одолевало искушение разобраться в том, что происходило на фоне звездного неба. Так что это было? Наваждение? Да нет. Сотник был рядом и то же самое увидел… И почему до сих пор не казнил сотника, который мог оказаться опасным свидетелем? То ли от христианской доброты, которая действительно нахлынула, обволакивая сердце, то ли от трезвого рассуждения – одного посвященного надо оставить, чтобы не дать одинокому разуму помутнеть. В последнее время Владимир перестал казнить даже воров и разбойников, демонстрируя народу христианскую терпимость, за что и укрепилось за ним прозвище Красно Солнышко. Но с другой стороны, этих грабителей на лесных дорогах развелось втрое больше. Откупаются денежной пеней и опять за свое… Так как же действовать: сердцем или разумом? Народ хочет, чтоб сердцем. В смирение приходит благодарный народ. С другой стороны, тот же самый народ думает о чистоте веры самого князя Владимира, того Владимира, который до сих пор прилюдно не расстался с последней, самой главной скуфетью. Сказать людям, что сжег скуфеть у себя в печке? Покивают головами, но не поверят. Публично должна уничтожаться такая вещь… А как же тогда с будущим? Как быть с искушением заглянуть в будущее?
Эх, скуфеть, скуфеть! Что за дивная великонужная вещь! Когда через нее на людей смотришь, все тебе верят и беспрекословно подчиняются. А тут еще, эвона… Глядя через нее на звездное небо, судьбу узнать можно.
Внезапно Владимир подумал о Позвизде, двенадцатом княжеском отпрыске. Действительно чем-то полюбился ему этот малец. Сразу полюбился. То ли тем, что младшенький, то ли тем, что на своих братьев непохож. Молчунишко. Смиренный. Ласкается… Вон Святополк с Изяславом уже вымахали как жерди, за мечи хватаются, дерзят папаше, брагу пьют, станут взрослыми – того гляди, промеж собой воевать будут… А вот Позвизд, Владимир сердцем чувствовал, воевать не будет, пьянствовать не будет, отцу кланяться будет и пустит свою благонравную Позвиздову ветвь, в которой дела будут решаться совсем иным образом, без мордобоя.
– Отдам-ка я ему Армянский надел, – вслух произнес Владимир. – Он и внешне на армяна похож, народец его армянский тихий, коленопреклонный, да и надо, чтобы рядом с Византией кто-то был, а то эти греки, наши единоверцы, известные мастера на мелкие пакости. Глаз да глаз нужен. Похитрей им туда надо князя, а не Вышеслава, не Изяслава и уж, конечно, не этого… Святополка… Вот уж действительно совсем окаянным растет.
Владимир решил, что не будет расставаться со скуфетью до тех пор, пока не узнает что-нибудь о будущем Позвизда и его отпрысков. Воедино опять соединились христолюбивое сердце с холодным рассудком. Он заулыбался, довольный тем, как оправдал себя перед самим собой, и стал дожидаться сотника, которому уже пора было бы предстать перед ясны очи… А вот, кажется, и сотник… В сенях послышались быстрые шаги. Оклик стражников. Правильный ответ. Тяжелые двери открываются. Заходит и сразу падает на колени провинившийся сотник.
– Звал, великий князь?
Владимир удивленно поднял брови.
– Кто? Я?… Нет…
Глава 20
Кузьминки
– Засранец, вот ты кто… Засранец и рефлексивный дурак. Он что, через рамочку все это дерьмо тебе впаривал?
– Нет, не через рамочку… Так, просто по-дружески, вроде искренне…
– По-дружески… Искренне… Апоков – искренне. Охренеть! Ты, оказывается, настолько гипнозу поддаешься, Сережа, что он тебя и без рамочки, голыми руками берет, этот «первый осторожный индеец»…
– Тогда зачем он все это предлагал? Зачем, если ни я ему не нужен, ни ты ему не нужен? Зачем?!
– Почему не нужен? Ты ему немножко нужен для написания рок-оперы. Я ему немножко нужен, чтобы счеты свести за плевок в рожу двухгодичной давности… Все прозрачно. А ты согласился ехать на Селигер… Как будто не знаешь, что там будет. Проверка личного состава на лояльность! И тебе, дураку, придется плыть в холодной воде. А ты еще и меня с собой взять хочешь. Торжество сатаны! Вот как это называется! Сатана находится в предвкушении победы и вспоминает про свои прошлые обидки. Хотя мелковато это все… находиться в преддверии глобальной акции и при этом сводить счеты с опальными безработными… Ты как будто забыл о наших открытиях, Серый! Забыл и не вспомнил на приеме у Апокова. Что с тобой? У Апокова в руках чертежи владимировской скуфети! Представляешь, что нас ждет? Да черт с нами двоими! Представляешь, что ожидает весь народ в канун Нового года? Когда каждый телезритель будет пялиться в экран, забывая про еду!
– Роман… слушай, на уровне логики ты меня тогда, конечно, убедил, но все равно не могу поверить, что это так серьезно… Дикость какая-то…
– А я тебе говорю – серьезно! И буду повторять каждый раз, чтобы ты не расслаблялся и поменьше думал о своих двух тысячах долларов, которые все равно не получишь. Серьезно! Апоков знает о свойствах скуфетей не хуже нас с тобой! Иначе и быть не может. У него в руках чертежи самой главной скуфети – рамочки князя Владимира Красно Солнышко.
– Ты уверен, что у него?
– Уверен. У кого же еще? Теперь наверняка эта скотина расчистит себе время в эфирной сетке за пару часов до новогодних курантов двухтысячного года…, любимец народа Филипп Болгарин доиграет Иисуса Христа, где, кстати, ни распинать, ни плеткой стегать его не будут… Прелестно! Прелестно! Доиграет, значит, произнесет слова: «Мессия – это не я. Мессия – это тот, кто придет следом за мной». После чего на экране в обрамлении владимировской скуфети появится апоковская рожа и установит свою абсолютную власть над нашим несчастным многомиллионным населением. А? Каково?! Я этот новогодний выпуск, разумеется, смотреть не буду. Мне весной еще доронинский МХАТ взрывать… Но как другим объяснить, чтобы в Новый год повыключали телевизоры? О! А вот и он! Легок на помине! Как говорится, не кликай черта… Будто бы специально за нами ходит, сатана!
