— Нет.
— Ну это и понятно. Не любят их повольники. Лесовики сами себе на уме, и было такое, что ради своих целей они несколько раз отряды подставляли. А если подробней, то слушай. Изверги — это те, кто бросил общество, к людям не выходит и сам по себе в дебрях бродит. Ты можешь спросить: зачем? А я тебе отвечу. Ради того, чтобы нечисть и нежить изничтожать без всякой жалости. И, как правило, это люди, потерявшие в своей жизни все. Они ничего не боятся, и у них нет страха. Это придает им сил для борьбы, и они словно одержимые делают все для того, чтобы убить еще одного мутанта, черта или беса. При этом извергам не важна жизнь других людей. Главное — достижение конечной цели. Так что с этими дикарями, если их в лесу встретишь, надо быть осторожным. Любой может попробовать у тебя оружие отобрать, и использовать как приманку для нежити.
Мой собеседник замялся, и я поторопил его:
— А ведьмаки — кто?
— Про ведунов и ведуний уже знаешь?
— Да.
— Так вот, ведьмаки — это тоже ведуны, своего рода экстрасенсы и немного колдуны. Только заточенные конкретно на войну с тварями из Нижнего мира и пособниками демонов. Это воины старой формации, оставшиеся на Кромке еще со времен большого славянского переселения и древних працивилизаций минувших тысячелетий. Огнестрельное оружие они почти не признают. Многое знают и умеют, о чем никому не говорят, и, подобно извергам, всех остальных людей считают слабаками и расходным материалом. Поэтому ради уничтожения своих исконных врагов ведьмаки идут на все.
— Пример можно?
— Запросто. Три года назад явился в Каменец ведьмак Яросвет и захотел отряд нанять. Цену давал хорошую, и Рыжий Ян заключил с ним контракт. Бойцы ушли в леса на правую сторону Тихой, а спустя год ведьмак снова оказался в городе, один и без отряда. На него попытались наехать и потребовали ответа — где отряд Рыжего Яна. Да куда там… Он один пятерых опытных ветеранов положил, хорошо еще, что не насмерть. А князь Людота, местный правитель, его оправдал, и мы ведьмаку ничего сделать не смогли. Такие вот дела. Полсотни опытных бойцов в дебрях сгинули, и нет никаких объяснений относительно того, что с ними произошло, а наниматель снова исчез в лесах.
— И что, много их, извергов и ведьмаков?
— Про извергов никто точных цифр не знает. За все годы, что я здесь, десяток раз с ними пересекался: натуральные дикари с повернутой психикой, и на уме только одно — месть. Думаю, что в лесах и горах извергов не более пяти сотен, в основном мужчины, хотя в отрядах и женщины попадаются. А про ведьмаков скажу, что вблизи Перуновых гор этих супервоинов четыре человека. Немного. Поэтому имена и прозвища ведьмаков известны повсеместно: Яросвет Ветер, Вадим Рысь, Велимир Туман и Боромир Плеть. — Сказав это, покачиваясь из стороны в сторону и опираясь на стол, Ельников встал, а затем сказал: — Устал я, пора спать.
Я тоже поднялся:
— Пойдем, Иваныч, провожу тебя. Мне все равно в город надо, так что нам по пути.
— В город — это хорошо, там бабы, а тебе, сто процентов, после перехода расслабиться надо, — одобрил Иван Иваныч.
Переговариваясь, мы прошли мимо сидевшего в глубоком кресле Карпыча. Затем спустились вниз и расстались. Ельников направился к соседнему шестиэтажному зданию, а я зашагал по освещенному фонарями пустынному плацу.
Вокруг тихо и спокойно, а с горных вершин поддувал свежий ветерок. Я поежился и подумал, что следовало надеть куртку. А затем увидел, что от КПП навстречу идет Елена. Ведунья была одна, и в гражданской одежде выглядела весьма привлекательно. Стройная симпатичная женщина слегка за тридцать с хорошими формами, в облегающем тело темно-сером костюмчике, юбке до колен и толстом жакете. Ни дать ни взять — работник культпросвета, который после трудового дня возвращается домой.
— Добрый вечер, — поприветствовал я женщину.
— Добрый, — кивнула ведунья и спросила: — Это правда, что завтра мы в Лику отправляемся?
— Все так.
— А ты, значит, с нами?
— Да.
Женщина собралась идти дальше, к общежитию, где у нее имелась отдельная комната, и я предложил:
— Тебя проводить?
— С чего бы это? — удивилась Елена.
— Хочется пообщаться с красивой женщиной и боевым товарищем, — ответил я.
Правая бровь ведуньи удивленно приподнялась вверх. После чего она смерила меня взглядом и неожиданно благосклонно, словно королева, кивнула:
— Проводи.
Словно заправский кавалер, я предложил даме локоть, и мы двинулись к месту постоянной дислокации отряда Германа. Идти было недалеко, но мы никуда не торопились. Поэтому шли медленно, петляли по дорожкам между зданий и много разговаривали. Сначала ни о чем, о какой-то чепухе, местных новостях и ценах на разные товары. Затем Елена сообщила, что Серж минимум на неделю останется в госпитале, и в походе участия не примет. А после, видимо, под действием алкоголя, я сделал то, что не осмелился бы сделать, если бы был трезв и воспринимал ситуацию адекватно.
Мы остановились рядом с общежитием, в тени каменного здания, под желтым неярким светом из окна-амбразуры на первом этаже. Я повернулся к Елене, посмотрел на нее и понял, что, если прямо сейчас не поцелую ее и не прижму к себе такое желанное женское тело, это будет слабостью. Мы сблизились, и Елена не отстранилась. Рука женщины соскользнула с локтя, и она почему-то потупилась. Хотя раньше я всегда первым отводил взгляд. Но сейчас что-то переменилось. Меня переполняла уверенность в себе и собственной неотразимости. И, вдохнув исходящий от Елены запах, какой-то травяной сбор в смеси с легким местным парфюмом, я словно стал выше ростом и шире в плечах. После чего, осторожно прикоснувшись к шраму на щеке ведуньи, сказал:
— Ты очень красивая женщина, Елена.
— Скажешь тоже, — тихо ответила ведунья, по-прежнему не отстраняясь. — Когда мы не в походе, я обычная баба, которая хочет тепла и спокойствия. Таких вокруг много.
Это было сказано нейтральным тоном. Но я расценил слова Елены как намек, что она не против продолжения. Поэтому прикоснулся к лицу женщины второй ладонью, приподнял его за теплый подбородок и поцеловал ведунью в губы.
Поцелуй был мягким и нежным. Елена ответила, и наши языки сплелись. Затем движения становились все настойчивее, и она сама прижалась ко мне. А я… Что я? У меня давно не было женщины. У Елены, если судить по ее порывистости, с личной жизнью тоже не клеилось. Ну это и понятно. Ведь повольники воспринимали ее исключительно как боевую единицу ватаги. И на того, кто пытался к ней подкатить с чувствами и цветами, смотрели как на подрывающего боеспособность всего отряда вредителя. Впрочем, в этот момент, когда мы ослабили над собой контроль, это было не важно. И, оторвавшись от женщины, я выдохнул:
— Куда пойдем?
Елена ответила без раздумий:
— Ко мне. На Карпыча внимания не обращай. Он никому и ничего не расскажет, не такой человек.
