Владивосток. Японские оккупационные войска. 19 августа 1918 г.
В этих условиях противоречия, присущие японской капиталистической экономике, стали еще более очевидными.
Противоречия заключились в том, что, несмотря на существенное увеличение производства, вызванное громадным накоплением капитала, почти не было заметно какого-либо повышения жизненного уровня народных масс. Другими словами, это были противоречия между возросшими производственными возможностями, с одной стороны, и покупательной способностью потребителей, с другой стороны.
Если рассматривать развитие производства Японии в период с 1913 по 1926 год, то оно характеризуется следующими общими данными: протяженность железных дорог увеличилась с 10 тысяч до 20 тысяч км, тоннаж торгового флота – с 1,5 миллиона до 3,5 миллиона тонн, количество веретен в хлопчатобумажной промышленности увеличилось с 2,3 миллиона до 6 миллионов, производство каменного угля – с 18 миллионов до 31 миллиона тонн, выплавка стали увеличилась с 0,24 миллиона до 1,5 миллиона тонн, производство шелка-сырца – с 14 тысяч до 35 тысяч тонн, число занятых в промышленности рабочих возросло с 1,12 миллиона до 1,9 миллиона человек. Таким образом, за один и тот же период индекс производства всей промышленности Японии подскочил с 35 до 100, а удельный вес японской промышленности в мировой промышленности поднялся с 2 до 4 процентов.
Однако в то время, как выпуск промышленной продукции Японии значительно возрос, жизненный уровень японских рабочих и всего народа Японии в целом фактически снизился.
Приняв за 100 индекс товарных цен и индекс заработной платы 1914 года, мы обнаружим, что в 1919 году индекс товарных цен достиг 285, а индекс заработной платы – только 194, то есть, по существу, реальная заработная плата снизилась на 32 процента. Это поистине поразительно.
В сентябре 1916 года был принят фабрично-заводской закон. Приблизительно в это же время на некоторых хлопчатобумажных фабриках, несмотря на то что средняя выработка рабочих за день увеличилась на 13 процентов, заработная плата возросла только на 8 процентов.
Например, в 1918 году доходы компании «Дайпихон босэки» составили 10,75 миллиона йен, из которых компания выплатила 6,77 миллиона йен дивидендов, и всего лишь 2,73 миллиона йен было выплачено нескольким тысячам рабочих в качестве заработной платы; таким образом, отношение заработной платы к дивидендам с капитала было равно 2:5. Следовательно, дивиденды, как прибыль с капитала, росли, а вознаграждение за труд рабочим оставалось почти прежним. То, что в 1918 году по всей Японии прокатилась волна «рисовых бунтов», отнюдь не является чистой случайностью.
Взять хотя бы продолжительность рабочего дня. С 1919 года был формально установлен 8-часовой рабочий день, но и после этого рабочих фактически заставляли работать более 8 часов, причем за удлиненный рабочий день часто платили столько же, сколько и за 8-часовой рабочий день.
Несмотря на то, что в этих условиях проблема безработицы стояла чрезвычайно остро, правительство империалистической Японии вплоть до 1925 года пренебрегало этой проблемой и не провело ни одного обследования безработицы в стране. Только тогда, когда в 1925 году этот вопрос достиг крайнего обострения, статистическое управление при кабинете министров впервые занялось изучением этой проблемы. Однако министерство внутренних дел не считало безработными тех, кто, потеряв работу в городе, возвращался в деревню, «так как они возвращались в деревню», и исключало из списков безработных также тех рабочих, которые были заняты два-три дня в месяц. Более того, правительство, сохранив в секрете систему обследования безработицы, не сообщило и о том, каким образом проводилось обследование.
Цифры, опубликованные в результате обследования, проведенного бюро социального обеспечения при министерстве внутренних дел, говорили о том, что с начале 1927 года в Японии было около 300 тысяч безработных, но это число не соответствовало действительности и не составляло, пожалуй, действительного количества безработных, оно «отражало действительное положение вещей не лучше, чем находящаяся над водой часть айсберга дает представление о всей массе айсберга». Трудно представить себе тяжелое положение безработных, число которых в то время превышало 2 миллиона человек. Проблема безработицы среди интеллигенции тоже была весьма серьезной. Даже по данным обследования бюро социального обеспечения, процент выпускников 45 высших учебных заведений и 100 средних специальных учебных заведений, получивших работу, был равен в 1923 году 79 и ежегодно падал, составив в 1930 году только 42 процента.
О том, насколько тяжелыми были условия труда и жизни рабочего класса Японии, свидетельствуют правительственные статистические материалы. Это особенно отчетливо видно, например, из 1-го доклада Комиссии по изучению условий труда в промышленности, опубликованного в октябре 1924 года.
Статистические данные о положении рабочего класса в результате проведенного в 1927 году обследования были также опубликованы, в «Политическом справочнике пролетария», изданном Институтом по обследованию условий труда в промышленности, являвшемся органом рабочего класса Японии и руководимым Сандзо Носака.
«Справочник по трудовой статистике», опубликованный статистическим бюро при кабинете министров Японии в 1928 году, показывает, что в 1925 году средний доход 415 обследованных рабочих семей составлял 47 йен 99 сен, а необходимые расходы – 57 йен 40 сен. Следовательно, фактически признавался нищенский уровень жизни семей трудящихся, доходы которых были на 9 йен 41 сену меньше, чем необходимые расходы. Еще один пример. В некоторых рабочих семьях из заработанных с трудом 67 йен 10 сен (которые состояли из основного заработка главы семьи в 60 с лишним йен, приработка около 30 сен, заработка жены около 3 йен и заработка детей и стариков в 1 йену 20 сен) 66 йен 89 сен шли на еду, жилище, одежду и другие самые необходимые нужды. После этого у семьи оставалась 21 сена. Можно ли назвать такую жизнь человеческой?
Токио в начале 30-х гг.
Такова была жизнь трудящихся масс Японии в условиях господства полуфеодального монополистического финансового капитала. Многие из трудящихся влачили жизнь, которую можно сравнить с жизнью кули в Китае. Низкий уровень жизни рабочих Японии объяснялся низким уровнем жизни крестьян Японии.
Тенденция превращения мелких землевладельцев в арендаторов нисколько не уменьшилась и в период бума японского капитализма, наступившего в годы первой мировой войны. Количество мелких землевладельцев, число хозяйств которых в 1913 году достигало 1750 тысяч, с каждым годом уменьшалось; в 1914 году число их дворов составляло 1730 тысяч, в 1915 году – 1710 тысяч, в 1918 году – 1097 тысяч, а в 1921 году дошло до 1669 тысяч. В условиях, когда нуждались даже владельцы земли, естественно, что мелкие арендаторы испытывали еще более жестокую нужду. Хотя цены на рис возросли, арендаторы все же вынуждены были отдавать, в качестве арендной платы большую часть своего урожая, и так как им не хватало оставшихся после уплаты арендной платы продуктов питания, то они вынуждены были покупать их на рынке. Порожденный войной так называемый бум был расцветом только для помещиков, жизнь же арендаторов нисколько не улучшилась, для них возросло только бремя налогов и долгов.
