…на этой неделе во время очередной пресс-конференции он отказался выполнить свое обещание относительно устранения дискриминации в государственной жилищной программе, финансируемой правительством. Вместо этого он говорил о необходимости отложить решение этого вопроса до достижения «всеобщего консенсуса» в поддержку [программы]… За 12 месяцев пребывания у власти президент определенно сдвинулся в американской политике на центристские позиции».
На этой центристской почве все выглядело прочным и надежным. Ничего не нужно было делать для чернокожих, не требовалось менять структуру экономики. Можно было продолжать агрессивную внешнюю политику. Страна, казалось, находилась под контролем. Но затем, в 60-х гг., неожиданно произошел целый ряд внезапных бунтов во всех сферах жизни США, показавших, что любые официальные оценки внутренней безопасности и благополучия являются неверными.
«Или же – взорвется?»
Массовый протест черного населения на Севере и Юге США в 50—60-х гг. XX в. оказался полной неожиданностью. Но, пожалуй, он должен был произойти. Память угнетенных нельзя уничтожить, и люди с такой памятью всегда готовы к бунту. Для чернокожих американцев это были воспоминания о рабстве, а также о сегрегации, линчевании, унижении. И они касались не только прошлого, но и действительности – части повседневной жизни негров из поколения в поколение.
В 30-х гг. XX в. Ленгстон Хьюз написал стихотворение «Гарлем»:
Что получится из несбывшейся мечты?
Может быть, она усохнет, как изюминка на солнце?
Может быть, она пропахнет, как гнилое мясо?
Или в ней, как в язве, начнется нагноение?
Иль она засахарится, как варенье?
Может быть, под собственной тяжестью согнется?
Или же – взорвется?
[194]
В обществе, где существует жесткий, пусть и не бросающийся в глаза контроль, тайные мысли могут находить выражение в искусстве, что и происходило в общине чернокожих американцев. Возможно, блюз при всей своей патетике скрывал в себе ярость; а джаз, каким бы он ни был радостным, нес зерна протеста. Существовала еще поэзия – где мысли уже не скрывались. В 20-х гг. XX в. К. Маккей, один из представителей течения, которое получит название «Гарлемский Ренессанс», написал стихотворение, помещенное Г. К. Лоджем-младшим в «Конгрешенл рекорд» как пример опасного брожения среди чернокожей молодежи:
А если умирать, то умирать, как загнанное стадо кабанов,
Чью проклятую участь не понять голодной своре сумасшедших псов.
О, доблестно умрем, коль умирать…
Спиной к стене, лицом к кровавой сваре, предсмертные, ответные удары!
[195]
Стихотворение К. Каллена «Случай» пробуждало воспоминания – разные, но вместе с тем очень похожие, – связанные с детством любого черного:
Однажды в Балтиморе,
Когда я шел домой,
Мальчишка увязался вдруг по улице за мной.
Я был в то время лет восьми,
А он – еще моложе.
«Эй, черномазый!» – крикнул он и начал строить рожи.
Я прожил в этом городе от лета и до лета.
Но из всего, что видел там,
Запомнил только это
[196]
.
Во время инцидента с «ребятами из Скоттсборо» Каллен написал горькое стихотворение, отметив, что белые поэты берутся за перо, чтобы протестовать против многих случаев несправедливости, но, когда это касается чернокожих, большинство из них молчит. Вот его заключительная строфа:
Бесспорно, я сказал, поэты будут петь.
Но не слышно никого.
Интересно – отчего?
[197]
Даже внешняя покорность – поведение в реальной ситуации, подобное поведению дяди Тома, то комичного, то раболепного негра, смеющегося над собой, и осторожного, – скрывала в себе неприятие, ярость, энергию. Чернокожий поэт П. Л. Данбар в эпоху черных менестрелей
[198]
, ставших на рубеже веков необычайно популярными, создал стихотворение «Кругом личины»:
Кругом личины.
Нрав наш пылкий
Скрывают лживые ухмылки.
…После, хоть под ногами топь, – И что нам до врагов злочинных, – Кругом личины.
Два чернокожих исполнителя того времени выступали с менестрельными песнями и в то же время высмеивали их. Когда Б. Уильямс и Д. Уокер объявляли себя на афишах «двумя настоящими енотами», они, по словам Н. Хаггинса, «намеревались придать стиль и комическое достоинство выдумке, созданной белыми людьми».
К 30-м гг. многие чернокожие поэты сбросили маски. Л. Хьюз написал стихотворение «Эпилог»:
И я пою про Америку.
Я – черный брат.
Меня отсылают на кухню,
Когда приходят гости.
Но я смеюсь,
И ем,
И крепну.
Завтра
Я сяду за стол,
Когда придут гости.
Никто не посмеет
Сказать мне:
«Ступай на кухню»,
Тогда
И они
Увидят, как я красив,
И устыдятся —
И я ведь – Америка.
Гвендолин Беннетт писала:
Я хочу видеть гибких негритянских девушек
Черными силуэтами на фоне неба
В часы заката…
Я хочу слышать пение
Вокруг языческого костра
Странной черной расы…
Я хочу чувствовать, как растет
Душа моего печального народа,
Скрытая за улыбкой менестреля.
А вот стихотворение в прозе, написанное Маргарет Уокер, – «Моему народу»:
«…Пусть появится новая земля. Путь родится другой мир. Пусть кровавый мир запечатлеется в небесах. Пусть выступит вперед второе поколение, преисполненное мужества, пусть созреет народ, любящий свободу, пусть красота, исполненная исцеления, и сила последней схватки пронизывают наш дух и нашу кровь. Пусть пишутся воинственные песни и пусть исчезнут погребальные песни. Путь поднимется ныне раса людей и встанет у руля!»
