Казалось бы, принятие Закона нарушало 1-ю Поправку. Тем не менее он активно проводился в жизнь. Десять американцев были отправлены в тюрьму за высказывания против правительства, и все члены Верховного суда США образца 1798–1800 гг. отвергли апелляции и сочли это конституционным.
Для этого существовало законное основание, что хорошо известно юристам-экспертам, но не простым гражданами страны, которые, прочитав 1-ю Поправку, были уверены в том, что их право на свободу слова находилось под защитой. Правовую сторону вопроса объясняет историк Л. Леви. Он обращает внимание на то, что всем (но не населению, а высшим классам) ясно, что, несмотря на указанную Поправку, британское общее право, касающееся «распространения клеветнических слухов в подрывных целях», до сих пор действует в Америке. Это означает, что, хотя правительство не может применить «предварительный запрет», т. е. предотвратить заранее то или иное высказывание либо публикацию, оно на законных основаниях может наказать оратора или писателя впоследствии. Таким образом, у Конгресса есть удобное юридическое обоснование для целого ряда законов, принятых с тех времен и объявляющих определенные типы речей преступными. А поскольку наказание после свершения действия является прекрасным сдерживающим фактором при свободном выражении мысли, заявления об «отсутствии предварительного запрета» теряют смысл. Таким образом, мы видим, что 1-я Поправка – это вовсе не та крепкая каменная стена, защищающая свободу слова, как это кажется на первый взгляд.
Воплощаются ли столь же слабо в жизнь экономические положения Конституции? У нас есть поучительный пример того, как буквально сразу, уже во время первого срока пребывания у власти президента Дж. Вашингтона, право Конгресса США облагать налогами и выделять ассигнования было немедленно реализовано министром финансов А. Гамильтоном.
Этот человек, полагавший, что для упрочения своих позиций федеральные власти должны искать союзников среди наиболее богатых людей в обществе, предложил Конгрессу несколько законов, которые были приняты и отражали его философию. Банк Соединенных Штатов
[45]
способствовал установлению партнерских отношения между правительством и определенными финансовыми группами. Был принят выгодный промышленникам тариф. Конгрессмены постановили также расплатиться с держателями облигаций (большая часть облигаций военного периода в то время была сосредоточена в руках горстки состоятельных людей), а именно выплатить им за эти ценные бумаги полную стоимость. Для того чтобы получить средства на такую процедуру, как погашение этих облигаций, также были приняты законы о налогообложении.
Одним из них был Закон об акцизе на виски, от введения в действие которого особенно пострадали фермеры, выращивавшие пшеницу, шедшую на изготовление этого спиртного напитка на продажу. В 1794 г. фермеры западных районов Пенсильвании взяли в руки оружие и восстали против сбора этого налога. Министр финансов А. Гамильтон возглавил войска, чтобы сломить их сопротивление. Итак, мы видим, что в первые же годы после принятия Конституции на исполнение некоторых ее положений – даже тех, которые преподносились с особой помпой (например, 1-я Поправка), могли смотреть сквозь пальцы. В то же время соблюдение других Статей (в частности, полномочий по взиманию налогов) жестко контролировалось.
И тем не менее образы отцов-основателей окружены мифами. Говорить, как недавно выразился историк Б. Бейлин о том, что «ликвидация привилегий и создание политической системы, которая потребовала от своих лидеров ответственного и гуманного использования власти было их высшей целью», – значит игнорировать то, что в действительности происходило в Америке при этих самых отцах-основателях.
Бейлин пишет: «Каждый знал рецепт создания мудрого и справедливого правительства. Оно должно было стать таким балансом между противоборствующими силами, чтобы ни одна из них не довлела над другими и, будучи неконтролируемой, не могла бы уничтожить принадлежащие всем свободы. Проблема заключалась в том, каким образом организовать правительственные институты, так чтобы достичь этого баланса».
Были ли отцы-основатели теми мудрыми и справедливыми мужами, которые стремились к достижению правильного баланса? На самом деле им это было не нужно; главное заключалось в сохранении статус-кво, т. е. баланса доминирующих сил того времени. Разумеется, они не желали равновесия в отношениях между рабами и их хозяевами, неимущими и собственниками, индейцами и белыми.
Ни много ни мало, а половина населения страны даже не рассматривалась отцами-основателями в качестве, если воспользоваться выражением Бейлина, «противоборствующих сил» общества. Эти люди не упоминалась ни в Декларации независимости, ни в Конституции, они были невидимками в условиях новой политической демократии. Речь идет о женщинах молодого американского государства.
Угнетенные по признаку пола
Читая стандартные учебники истории, вполне возможно забыть о женщинах, составляющих половину населения страны. Мужчинами были первопроходцы, землевладельцы и купцы, политики и военные. Сама незаметность женщин, тот факт, что их роль не принимают во внимание, являются признаками подчиненного статуса женщины в обществе.
В этой своей незаметности они были похожи на чернокожих рабов (таким образом, рабыни подвергались двойному угнетению). Женская биологическая уникальность, подобно цвету кожи и физиогномическим характеристикам негров, стала основой для отношения к ним как к людям второго сорта. В биологическом устройстве женщин было нечто более важное, чем цвет кожи, – их детородная функция, но этого недостаточно, чтобы объяснить то, что всех женщин отодвинули на задворки общества, даже тех, кто не рожал детей или кто был слишком молод, либо слишком стар для этого. Похоже, что упомянутые физические характеристики стали удобны для мужчины, который мог использовать, эксплуатировать и лелеять ту, которая одновременно была служанкой, сексуальным партнером, компаньонкой и матерью-учительницей-наставницей его детей.
Общества, основанные на частной собственности и конкуренции, в которых моногамная семья являлась практичной ячейкой работы и социализации, считали особенно полезным установить особый статус женщин, уподобляя их домашним рабыням в вопросах интимной близости и подавления, требуя, как раз из-за этой интимной близости и долгосрочной связи с детьми, особого покровительственного отношения, которое иногда, особенно перед лицом проявления силы, могло бы превратиться в общение на равных. Угнетение, совершаемое столь приватно, окажется трудно искоренить.
В более ранних обществах – в Америке и в других странах, – где имущество оставалось общим, а семьи представляли собой большие и сложные структуры, в рамках которых под одной крышей жили тетки и дядья, бабушки и дедушки, отношение к женщинам как к равным было более выражено, чем в созданных позднее на их месте сообществах белых людей, принесших с собой «цивилизацию» и частную собственность.
Например, в индейских племенах зуньи на Юго-Запада расширенные семьи – крупные кланы – основывались на женской линии (муж приходил в семью жены). При этом женщины владели домами, поля принадлежали кланам, и индианки имели равные с мужчинами права на урожаи. Кроме того, женщина чувствовала себя в большей безопасности, поскольку жила в собственной семье и могла по своему усмотрению разойтись с мужем, сохранив при этом совместное имущество.
