Служите тому, кто жив».
Редьярд Киплинг, 1902 г.
Эпитафии
У Родса не было недостатка в некрологах. Старый союзник, журналист Уильям Стед, писал, что «англосаксонскую расу покинула самая крупная личность, оставшаяся после смерти Виктории» (королева умерла в январе 1901 года).
Киплинг проводил своего кумира стихами:
Послушник мечты, что его вела,
Которой нам не понять,
Он в муках духа рождал дела —
Городам вместо слов стоять.
Откликнулась и пресса далеких и далеко не дружественно настроенных стран. Петербургский журнал «Нива» писал следующее: «Теперь, когда Сесил Родс стал прошлым, когда роль его сыграна, можно откровенно сказать, что это была редкая по силе и энергии фигура, редкая даже среди закаленных борцов за идею, созданных и создаваемых Великобританией. Враги Родса, а их было очень много, – не признавали в нем ничего, кроме порока, корыстолюбия и эгоизма, но они были не правы… Это был горячий патриот, а патриотизм вещь обоюдоострая. Принося добро своей стране, приходится невольно творить зло иноземцам.
…Все свое колоссальное состояние в 150 миллионов рублей он завещал на английские школы и университеты, или, как он выразился, на «поднятие уровня умственного развития Британской империи». Вот с чем пожелал Родс перед смертью связать свое имя, и в светлом ореоле этого неслыханного пожертвования на истинно добрые дела должны померкнуть все черные тени прошлого».
Тут, конечно, без труда просматривается известный принцип: «О мертвых либо ничего, либо хорошее». Но вот оценка деятельности Родса, сделанная при его жизни, в 1899 году русским генеральным консулом в Великобритании. Сухая, деловитая, без лишней лирики. Направляя в Петербург донесение об итогах работы «Привилегированной компании» за десять лет, он назвал их «быстрыми и, с экономической точки зрения, несомненно, блестящими результатами». Далее консул сообщает конкретные данные: сооружено более трехсот миль железнодорожных путей, создано семь городов, построена обширная сеть телеграфных линий, привлечены поселенцы. Это тоже, по сути, эпитафия Киплинга, только в прозе и без посмертных сантиментов.
5. Лоуренс Аравийский: «Жизнь, ставшая легендой»
Его главная цель при исследовании Сирии заключалась в том, чтобы написать труд по стратегическому изучению Крестовых походов, однако попутно он увидел и много других интересных вещей.
Лиддел Гарт. «Полковник»
Археолог
Томас Эдвард Лоуренс, более известный как Лоуренс Аравийский, родился 15 августа 1888 года за два года до того, как англичане основали первые форты в Родезии и через три года после того, как махдисты захватили Хартум. Его отец был разорившимся аристократом, очень нуждавшимся в деньгах, но исполненным кастовой гордости. В раннем детстве мальчик жил в Северном Уэльсе, потом в Оксфорде.
Еще совсем ребенком Лоуренс в совершенстве овладел французским языком и воспылал страстью к археологии. Он выискивал обломки римской и средневековой посуды и один совершал далекие поездки на велосипеде, чтобы собрать остатки старинной церковной утвари или сфотографировать средневековые руины. Больше всего, как, наверное, любого мальчишку, его интересовало старинное оружие, войны и сражения былых времен. Воображение юного Лоуренса захватила тема Крестовых походов, при этом его любимым героем был скорее Саладин, чем Ричард Львиное Сердце. Это увлечение подвигло его на изучение арабского языка. Правда, в школьные годы он владел им не столь уж виртуозно, но объясниться мог.
Семья Лоуренса, как мы уже говорили, была небогата, но молодой человек был совершенно равнодушен к бытовым удобствам и потому мог себе позволить проводить каникулы в поездках по Франции, усердно изучая средневековые замки и соборы. Он путешествовал налегке и почти без денег. За несколько лет он осмотрел во Франции, Англии и Уэльсе все замки XII столетия.
После окончания школы Лоуренсу удалось сдать экзамен на получение стипендии в Оксфордском университете.
В своих занятиях он не слишком следовал рекомендациям преподавателей и мало обращал внимания на необходимость аккуратного посещения занятий. Главное, что интересовало его в Оксфорде, это библиотека. Иногда он брал сразу по шесть книг, записывая их и на себя, и на своего отца. Выбор книг изобличал интерес ко многим не имевших отношения к его курсу вопросов, начиная от средневековой поэзии и кончая современной стратегией. Вскоре, ввиду постоянного пренебрежения Лоуренса изучением обычного курса, ему было предложено защитить диссертацию по какому-либо специальному вопросу. Он выбрал «Влияние Крестовых походов на средневековую военную архитектуру Европы».
Он уже имел богатый запас знаний, приобретенный во время посещений замков Франции и Англии. Теперь, прежде чем представить свою дипломную работу, он решил использовать каникулы для осмотра замков крестоносцев в Сирии. В его планы также входили исследования культуры хеттов. Этим вопросом он занимался под руководством доктора Хоггарта, одного из крупнейших специалистов в этом вопросе.
Хоггарт – один из немногих оксфордских профессоров, который в полном смысле этого слова может называться учителем Лоуренса Аравийского. Позже тот говорил, что обязан Хоггарту всем, за исключением своего поступления в авиацию. Впрочем, даже Хоггарту затеи этого восходящего светила археологии порой казались безумными. Когда Лоуренс заявил, что намерен провести каникулы в Сирии, Хоггарт пытался его отговорить. Указывал, что лето является плохим временем для подобного путешествия и что потребуются значительные расходы на носильщиков и на лагерное оборудование. Лоуренс на это ответил, что он собирается идти пешком и один, и это обеспечит ему гостеприимство в тех деревнях, через которые он будет проходить. Хоггарт заметил, что это скорее всего приведет к немедленному аресту пылающего энтузиазмом историка недоверчивыми турецкими властями. Лоуренс учел эту возможность и обратился к лорду Керзону, бывшему вице-королю Индии и будущему министру иностранных дел Великобритании, страстному любители старины, как западной, так и восточной. Тот, обнаружив родственную душу, выхлопотал для Лоуренса у турецкого правительства открытое письмо к своим губернаторам в Сирии с просьбой оказывать путешественнику всяческое содействие. «Это, – заметил Лоуренс, – несомненно, будет довольно пикантным паспортом для бродяги, странствующего по Сирии».
Он посетил и сфотографировал в деталях более 50 развалин замков Сирии, собрал коллекцию хеттских печатей и весьма расширил свои познания в арабском языке за счет практики в сирийских деревнях, где он обычно останавливался на ночлег. В отличие от других англичан, он очень легко сходился с местным населением. Его биограф, известный британский военный историк Лиддел Гарт, считал, что не в последнюю очередь это удавалось потому, что Лоуренс был крайне равнодушен к внешнему комфорту и «не имел никаких свойственных европейцам предвзятых мнений о невозможности пользоваться рукой вместо ложки и вилки».
Возвратившись в Оксфорд после четырехмесячного путешествия, Лоуренс засел за диссертацию. Она произвела большое впечатление на академическое сообщество и была отмечена наградой. Хоггарт настоял на том, чтобы Лоуренсу в дальнейшем предоставили стипендию, включающую средства на научные поездки, и пригласил его принять участие в экспедиции Британского музея в долину Верхнего Евфрата, где находилось предполагаемое место древнего города хеттов. В этой экспедиции коллеги оценили умение молодого человека поддерживать бодрое настроение у туземных рабочих. Способности Лоуренса как ученого тоже заслужили одобрение. Когда наступившие ноябрьские дожди прервали работу, Хоггарт счел, что его протеже не помешает несколько лучше овладеть научными методами производства раскопок, и направил его к известному египтологу сэру Флиндерсу Пэтри, который в то время вел исследовательскую работу в Фаюме.
