Лоуренс пробыл в Каире весьма недолго и получил приказ вернуться к Фейсалу в качестве советника. Если верить самому лейтенанту, это не отвечало его планам и желаниям. «Поскольку это было для меня совершенно нежелательно, – вспоминал он, – я решил заявить о своей полной непригодности для этой работы: сказал, что ненавижу ответственность, а то, что роль эффективного советника прежде всего предполагает именно ответственность, было самоочевидно; и добавил, что на протяжении всей жизни вещи были для меня привлекательнее людей, а идеи дороже вещей и что поэтому задача убеждения людей в необходимости делать то-то и то-то была бы для меня вдвойне тяжела. Работа с людьми не моя стихия, у меня для нее нет никаких навыков. Я не был рожден солдатом и ненавидел все связанное с военной службой. Я, разумеется, прочел все необходимое (слишком много книг!) – Клаузевица и Жомини, Магана и Фоша, разыграл во время штабных игр эпизоды кампаний Наполеона, изучал тактику Ганнибала и войны Велизария, как и всякий оксфордский студент, но никогда не видел себя в роли военачальника, вынужденного вести собственную кампанию».
Лоуренс сетовал на то, что ему придется оставить на других основанный им «Арабский бюллетень», недорисованные карты и досье с разведданными о турецкой армии, словом, всю ту увлекательную работу, с которой он благодаря накопленному опыту неплохо справлялся. А к роли, которую ему готовили, он якобы не имел ни малейшей склонности. Его жалобы оставили без внимания и без лишних проволочек отправили к Фейсалу. «Путь мой лежал в Янбо, ставший теперь специальной базой армии Фейсала, где однорукий Гарланд учил сторонников шерифа взрывать динамитом железнодорожные пути и поддерживать порядок на армейских складах, – рассказывал Лоуренс. – Первое ему удавалось лучше всего. Он был физиком-исследователем и имел долголетний опыт практической работы с взрывчаткой. Он был автором устройств для подрыва поездов, разрушения телеграфных линий и резки металлов, а его знание арабского и полная свобода от теории саперного дела позволяли быстро и результативно обучать искусству разрушения неграмотных бедуинов. Его ученики восхищались этим никогда не терявшимся человеком».
Лоуренс нашел, что в Хиджазе многое переменилось за истекший месяц. Рабег пережил потрясший арабов налет аэропланов, но затем всех очень успокоило прибытие британской эскадрильи под командованием майора Росса, блестяще говорившего по-арабски. Лагерь Фейсала перебрался из Вади Сафро в Вади Янбо. Выдвинувшиеся вперед кланы харбов активно разрушали турецкие коммуникации между Мединой и Бир Аббасом. Абдулла вышел из Мекки, а Зейд вел людей к Вади Сафро. Фейсал формировал батальоны из своих крестьян, невольников и бедняков. Гарланд учредил артиллерийские курсы со стрельбами на полигоне, организовал ремонт пулеметов, колес и упряжи.
Дела вроде бы шли все лучше, но как раз накануне второго приезда Лоуренса турки провели ряд успешных боев, и дорога на Янбо оказалась для них открыта. Фейсал с пятью тысячами солдат устремился туда, чтобы защитить свою базу от нападения, до организации там правильной обороны. Здесь его догнал Лоуренс и попал прямо на совет, созванный по поводу создавшегося положения.
«Мы простояли там два дня; большую часть этого времени я провел в обществе Фейсала и более глубоко познакомился с принципами его командования в тот сложный период, когда моральное состояние солдат из-за поступавших тревожных сообщений, а также из-за дезертирства северных харбов оставляло желать много лучшего. Стремясь поддержать боевой дух своего войска, Фейсал делал это, вдохновляя своим оптимизмом всех, с кем ему приходилось общаться. Он был доступен для всех, кто за стенами его шатра ожидал возможности быть услышанным, и всегда до конца выслушивал жалобы, в том числе и в форме хорового пения бесконечно длинных песен с перечислением бед, которые солдаты заводили вокруг шатра с наступлением темноты. И если не решал какой-то вопрос сам, то вызывал Шарафа или Фаиза, поручая дело им. Проявления этого крайнего терпения были для меня еще одним уроком того, на чем зиждется традиционное военное командование в Аравии».
Во время своего второго пребывания в лагере Фейсала Лоуренс приобрел привычку носить не только арабский головной платок, но и арабское платье полностью. Он объяснял свое решение поменять гардероб тем, что в форме цвета хаки в Хиджазе привыкли видеть турецких офицеров. К тому же в армейской форме было просто мучительно разъезжать на верблюде или сидеть на земле во время привалов. Для Лоуренса нашелся плащ, присланный Фейсалу двоюродной бабушкой из Мекки. Он был из великолепного белого шелка с золотой вышивкой, похожей на украшения свадебного платья.
В конце концов Фейсал был вынужден организованно с боями отойти к Янбо и занять там оборону. Позиция была сильная. Английские корабли должны были поддержать обороняющихся с моря, город спешно укреплялся.
«Рыть окопы не было смысла, отчасти из-за твердости кораллового грунта, а также потому, что опыта в этом у них не было, да и пользоваться ими они не были приучены. Поэтому мы продублировали городскую стену из крошившихся от соли камней, построив рядом новую, засыпали промежуток между ними землей, сделав таким образом эти бастионы XVI века неуязвимыми по крайней мере для винтовок, а, вероятно, и для турецких горных орудий. Бастионы мы окружили колючей проволокой, разместив ее гирлянды между стоявшими с наружной стороны стены резервуарами для сбора дождевой воды. В точках с наилучшими углами обстрела отрыли пулеметные окопы и посадили в них кадровых пулеметчиков Фейсала. В этой схеме нашлось место всем, включая и египтян, не скрывавших своего удовлетворения. Главным инженером и консультантом при этом был Гарланд».
Героическая оборона не состоялась. Оценив силы противника, турки решили проявить осторожность и отступили от стен крепости. Все это было лишь продолжением патовой ситуации. Ни одна, ни другая сторона никак не могла получить решительного перевеса. Не ясно было и дальнейшее направление действий. Вскоре после отступления турок из под стен Янбо Лоуренс имел в Рабеге встречу с французским полковником Бремоном. Они обсудили ситуацию, но не пришли к общему мнению:
«В ходе последующей дискуссии я высказался о необходимости скорейшего наступления на Медину, поскольку считал, как и остальные британцы, что падение Медины являлось необходимым предварительным условием дальнейшего развития арабского восстания. Он резко одернул меня, сказав, что настаивать на взятии Медины неразумно. По его мнению, арабское движение достигло максимума полезности самим фактом восстания в Мекке, а военные операции против турок лучше проводить без посторонней помощи, силами Великобритании и Франции. Он высказал пожелание о высадке союзных войск в Рабеге, так как это охладило бы пыл племен, сделав в их глазах подозрительным шерифа. Тогда иностранные войска стали бы его главной защитой и это было бы нашим делом вплоть до окончания войны, когда после разгрома турок державы-победительницы смогут отобрать Медину у султана согласно условиям мирного договора и отдать ее под управление Хуссейна, с сохранением законного суверенитета Хиджаза.
Я не разделял легкомысленной убежденности Бремона в том, что мы достаточно сильны, чтобы отказаться от помощи малых союзников, и прямо сказал ему об этом. Я придавал величайшее значение немедленному захвату Медины и рекомендовал Фейсалу взять Ведж, чтобы иметь возможность по-прежнему угрожать железной дороге. Одним словом, в моем понимании арабское движение не оправдало бы самого факта своего существования, если б его энтузиазм не привел арабов в Дамаск. Это им не воспринималось уже по тому, что договор Сайкс – Пико 1916 года между Францией и Англией был составлен Сайксом в расчете именно на эту перспективу и в возмещение предусматривал создание независимых арабских государств в Дамаске, Алеппо и Мосуле, так как в противном случае эти районы попали бы под неограниченный контроль Франции. Ни Сайкс, ни Пико не считали, что это реально, мое же мнение было прямо противоположным, и я полагал, что после этого мощь арабского движения предотвратит введение в Западной Азии – нами или кем-то другим – недопустимых «колониальных» схем эксплуатации. Бремон отмолчался, перевел разговор в свою техническую сферу и убеждал меня, чуть ли не клянясь честью штабного офицера в том, что оставление Янбо и поход на Ведж были бы для Фейсала с военной точки зрения самоубийством. Но я не видел убедительной силы в приводимых им многословных доводах и прямо сказал ему об этом».
