Бремон не сказал (хотя я это знал и без него), что он хотел высадиться в Акабе, чтобы перехитрить арабское движение, собрав смешанные силы (как в Paбеге) так, чтобы они были ограничены Аравией, и заставить их расширить действия против Медины. Арабы все еще боялись, что союз шерифа с нами был основан на тайном соглашении о предательстве в конечном счете их дела, так что вторжение христиан означало бы подтверждение этих опасений и подорвало бы сотрудничество. В свою очередь и я не сказал Бремону (хотя он знал об этом и без меня), что намерен разрушить его планы и в скором времени привести арабов в Дамаск». Как и следовало ожидать, собеседники к единому мнению не пришли.
В марте 1917 года Лоуренса отправили к принцу Абдулле, от которого требовали немедленных решительных действий против Медины, на чем настаивали французские союзники. Лучший оксфордский специалист по Крестовым походам и лейтенант британской армии приказ выполнил, но без особого энтузиазма. В его голове уже начал складываться смутный пока план «Крестового похода навыворот». Согласно замыслу Лоуренса, армия бедуинов должна была овладеть древней столицей первых халифов Дамаском. Он не слишком жаждал захвата арабами Медины, которая не имела особого значения для его плана. Позже, когда мысли Лоуренса приобрели более четкие очертания, он пояснял: «Мы хотели, чтобы противник оставался в Медине или в любом другом столь же безвредном месте – и чем в большем количестве, тем лучше. Вопрос обеспечения продовольствием окончательно прикрепил бы противника к железным дорогам. Присутствие же противника на Хиджазской и Трансиорданской железных дорогах, а также на железных дорогах Палестины, Дамаска и Алеппо в продолжение войны можно было только приветствовать. Если бы он проявил стремление эвакуироваться в малом районе, где его численность могла бы оказаться преобладающей, тогда нам пришлось бы попытаться восстановить доверие противника уменьшением наших набегов против него. Наш идеал заключался в том, чтобы железные дороги работали с максимальными потерями и неприятностями для противника».
Абдулле он ничего такого тогда не сказал, а просто передал пожелания англо-французского командования. Видимо, не слишком убедительно, отчасти из-за отсутствия собственной убежденности, отчасти из-за отвратительного самочувствия. Он отправился в путь уже больным и по окончании разговора сразу свалился в обморок.
Следующие десять дней Лоуренс провел в палатке, не вставая с постели. Болезнь дала ему передышку, и внезапно он ощутил, как давно бродившие в сознании неясные мысли и образы обретают стройность. Он лежал и вспоминал всех бесчисленных стратегов и военных историков – современных, средневековых, античных, труды которых он осилил в Оксфорде и позже. Сейчас самым мудрым из них ему казался полководец XVIII столетия Мориц Саксонский, изрекший: «Я не сторонник того, чтобы давать сражение, особенно в начале войны. Я даже убежден, что способный генерал может вести войну всю свою жизнь без того, чтобы быть вынужденным дать сражение».
Теперь Лоуренс ясно понимал особенности противостоящего ему противника, которые должны были определять дальнейшую стратегию: «Турецкая армия отличалась тем, что в ней не хватало военных материалов и они были дороги, людей же было больше. Следовательно, нашей целью являлось не уничтожение турецкой армии, а уничтожение ее недостаточной материальной части. Гибель моста или железной дороги, пулемета или орудия для нас была выгоднее, чем смерть турок. Арабская армия должна была беречь и людей и материалы, – людей потому, что они, будучи иррегулярными воинами, были не единицами, а индивидуумами, а потеря индивидуума подобна камню, брошенному в воду: он быстро погружается, но от него расходятся, постепенно замирая, круги. Мы не могли позволить себе иметь большие потери. Расправляться с материальной частью легче. Наша совершенно очевидная обязанность заключалась в том, чтобы добиться превосходства в какой-либо одной области, скажем, в пироксилине или пулеметах или в чем-то другом, что может иметь решающий эффект, – добиться превосходства в оборудовании в одном преобладающем моменте или в каком-нибудь отношении.
…Большинство войн требует контакта с противником. Наша война должна быть войной отделения от противника: нам придется сдерживать его молчаливой угрозой громадной неизвестной пустыни, не обнаруживая себя до момента атаки. Последняя должна быть атакой лишь по названию, направленной не против людей, а против материальной части противника, – атакой, устремленной против его слабого места.
…Арабская война была географической войной, а турецкая армия для нас – случайным объектом, а не целью. Наша цель состояла в том, чтобы нажимать на самое слабое звено турецкой армии.
…Нашими главными выигрышными картами были скорость и время, а не сила, и это давало нам скорее стратегический, чем тактический, перевес. Успеху нашей стратегии больше способствовала досягаемость, чем сила».
Исходя из этих рассуждений, Лоуренс полагал, что Медину не стоит не только брать, но и отрезать. Правильнее будет, наоборот, ослабить операции против турок, чтобы «удерживать их в теперешнем глупом положении: везде фланги и никакого фронта».
К удовольствию Лоуренса, Абдулла вовсе не жаждал немедленно исполнять желание могущественных союзников. На их рекомендации он ответил, что не считает целесообразным штурмовать Медину. Турки и сами сдадутся, когда у них начнутся проблемы с продовольствием. Лоуренс полагал, что старший сын Хуссейна просто не хочет лишних хлопот, но в данный момент это его вполне устраивало. Медина его больше не интересовала. Для проведения в жизнь своей теории Лоуренс стремился развить восстание на возможно большем пространстве, что означало его распространение к северу, а для этого требовалось создание дополнительной базы. Таким образом его цель совпадала с давно задуманным планом взятия Акабы, но с той существенной разницей, что вариант, предложенный Лоуренсом, предусматривал его взятие арабами с суши, а не англо-французскими силами с моря.
По замыслу Лоуренса, главными силами для захвата Акабы должны были стать племена Восточного Ховейтата, местности к северу от Акабы. Для этого племена нужно было сначала найти и завербовать, для чего в свою очередь требовался многодневный переход по пустыне. Из вновь завербованных бедуинов предполагалось сформировать отряды на верблюдах и повести их к югу для внезапного захвата Акабы с востока, ударом с тыла. Для полного осуществления этого обходного маневра в общей сложности требовалось пройти более 1000 км. «Восточная часть была незащищенной, линией наименьшего сопротивления, линией нападения, наиболее для нас легкой», – объяснял Лоуренс. Мысленно он все время представлял себе стену гор, возвышавшихся за Акабой, которая так легко могла быть использована турками для предотвращения любого наступления с суши. С тем, чтобы донести эту точку до командования, возникали определенные трудности. «Я решил пойти собственным путем, будь то по приказу или без него. Я написал полное извинений письмо Клейтону о своих наилучших намерениях и отправился в дорогу», – вспоминал Лоуренс.
9 мая 1917 года в поход к Ховейтату выступил небольшой (около сорока всадников) отряд на верблюдах. Его вели трое: Лоуренс, ближайший помощник Фейсала шериф Назир, и некий шейх Ауда, по мнению Лоуренса, весьма напоминавший барона эпохи Крестовых походов. «Он воспринимал жизнь как сагу о подвигах героев, – рассказывал Лоуренс об Ауде. – Все события в ней были значительны, все персонажи, вместе с которыми он действовал, были героями. Голова его была полна поэм о былых набегах, эпических сказаний о битвах, и он изливал их на первого попавшегося слушателя. Если бы слушателей не оказалось, весьма вероятно, что он пел бы себе самому своим громовым глубоким голосом». О Назире же Лоуренс рассказывал, что тот, «порой поддавался ностальгическому настроению и с недоумением спрашивал себя, чего ради он, эмир Медины, богатый и могущественный, бросил все, чтобы стать посредственным лидером каких-то безнадежных авантюр в пустыне, вместо того чтобы наслаждаться жизнью в своем утопающем в садах дворце. Он уже два года был в изгнании, связав свою судьбу с передовыми частями армий Фейсала, ему поручали самые опасные операции, он был первым в каждом прорыве, а тем временем турки находились в его доме, опустошали его роскошные плодовые сады и рубили пальмы».
