– Я могу, от имени бея Орхана, предложить его покровительство.
– Ах, вот как! Значит деньги и покровительство самого османского бея! А я решил, что ты рискнул жизнью ради друга… Едва ли не подумал, что и у палача может быть друг готовый сложить за него голову. Значит в этом миру все по-прежнему, и палач нужен как… Палач. А что этот «синий шайтан» удивительный во многом человек и палач, я убедился за дни моего следствия. Я узнал все, что можно было узнать. В том числе и от него самого.
– Никифор! Я знаю этого человека. Он не устрашиться боли. Он выдержит любую пытку, – и тут же Даут осекся.
Гудо, «синий шайтан», Шайтан-бей… Обессилено склоненная голова, подтверждение нелепых обвинений, и этот леденящий душу смех.
– Как же так? Как же?
– Над сатаной властен Господь. Над демонами ангелы. Над колдунами и магами – василевс. На всякую темную силу есть власть божественного света. Я показал этому шайтану божественный свет и он… Покаялся. Он все рассказал о себе. И даже о том, что в наших краях появился потому, что искал женщину, подаренную ему самим сатаной. Я знаю о том, что он едва не погубил великого герцога наксосского Джованни Санудо, как обвалил пещеры Марпеса, как изгнал жителей Цимпе, и в малейших подробностях о разрушении Галлиполя. Я знаю о нем все. И от множества свидетелей и от него самого. Это действительно дьявол и лучшее, что я смогу сделать в своей жизни, так это испепелить его на костре. Во имя империи. Во имя моего родного города – Константинополя.
После долгого молчания Даут поднялся:
– Что-то в тебе изменилось. Хотя… Еще ни одна лиса не рассталась со своей шкурой. Я куплю своего «синего шайтана» у самого Иоанна Кантакузина.
– У самого василевса? – Никифор громко рассмеялся. – Если кто искренне желает того же, что и я в этом деле, так это наш любимый и мудрейший василевс. После захвата Галлиполя османы вышли за пределы Галлипольского полуострова. Сын Орхан-бея Сулейман, как тебе известно, захватил Кипселы и Малгару. Напрасно наш василевс отправился на встречу со своим зятем Орхан-беем. Тот, сославшись больным, даже не пожелал выйти из своего шатра. Как ты думаешь, что сейчас думает о своем зяте наш василевс? А после того, что этот зять отклонил просьбу вернуть Галлиполе за сорок тысяч перперов? А еще…. А еще я перехватил и показал Иоанну Кантакузину тайное письмо венецианского посланника своему дожу. А в письме знаешь что? Там говорится о том, что в высших кругах императорского двора нашлись сторонники идеи подчинения империи Венеции! А есть и такие, что готовы подчиниться королю Сербии или королю Венгрии. А главное! Главное, что сам народ желает любого подчинения, лишь бы не попасть под власть османов. Казна пуста, армия малочисленна, флот слаб. Кажется все потеряно. И тут… И тут Господь явил чудо!
Теперь рассмеялся Даут:
– Господь отдал в твои руки Шайтан-бея? Чудеснее чуда не бывает. По мне так это просто хорошая тайная служба эпарха.
– Ты думаешь, этого было достаточно, чтобы василевс назначил меня на высокий пост эпарха Константинополя? Нет! В том же ведении, в котором Господь указал мне на сына врага своего, он же велел сообщить василевсу о скором прибытии войска Христова. Усомнился наш василевс в моих словах. Но… В тот же день, как я предъявил доказательства о том, что мною схвачен Шайтан-бей и произошло, как я и передавал, настоящее чудо – прибыл вестник от войска Христова. А теперь… А теперь посмотри туда… Чуть правее… Ты видишь эти паруса? Это войско Христово. Теперь Константинополь и империя спасены! Явил Господь милость! Даровал моими скромными устами. А еще…
– А еще!
Пали тяжелые ткани. Перед глазами изумленного Даута предстал в императорских одеждах сам василевс Иоанн Кантакузин с немногими приближенными. Да еще и помощник эпарха, он же все же верный Семенис.
– А еще передай моему дорогому зятю Орхан-бею, что город святого Константина под защитой самого Господа. И всякий, кто посягнет на него сгорит в святом огне… Как сгорит в нем проклятый Шайтан-бей!
Глава третья
– Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет…
Патриарх Каллист с трудом закончил слова из апостольского послания святого Петра. Июльская жара сдавливала не только сердце; она свинцовой плитой сплющивала мозг, а самое печальное – до толщины пергамента растянула душу. Ни с мыслями собраться, ни к Господу обратиться. Вот только и осталось натужно вытягивать из-под свинцовой тяжести мудрости церковные, не раз спасавшие от бесчестия, а в последние годы и от смерти.
А говорить нужно. Даже когда смертельно желается броситься в воды мраморного бассейна, а затем выпить вина и забыться в густой тени стеной стоящих кипарисов.
Приятное место этот дом Пеландрия. С таким огромным икосом
[59]
не мудрено, что его предки построили прекрасный дворец среди полей, садов и виноградников да еще невдалеке от грозной крепости Серры, в которой уже несколько лет стоит гарнизон могущественного короля сербов.
Вот только не желают воины грозного краля Стефана Душана покидать надежных стен крепости. Вот и бродят по некогда византийским, а теперь уже призовым* (здесь: добыча захваченная во время войны и перешедшая в собственность победившего) землям всякое отребье. И не только бродят, но и нападают на селения и города. А уж тем, кто застигнут в пути, и вовсе нет пощады. Что им до высочайшего патриарха православного, когда под ним породистый конь, а на плечах драгоценная парча. Едва отбились от разбойников. Едва успели укрыться за каменной стеной усадьбы доброго христианина Пеландрия.
Мудрый муж был Пеландрий. В огне постоянных набегов врагов, среди моря крови и слез, он сумел сохранить свой икос и свой дом. И стоит прекрасный дом из старинного, уже пожелтевшего мрамора с огромным куполом, опирающимся на многоцветные мраморные колоны, создающие открытую веранду вокруг всего здания. А в доме самом, как в добрые времена величия империи, золоченые кровати с дорогими покрывалами. А в гостиных – столы, инкрустированные слоновой костью, золотом и серебром. Под стать им комоды, шкафы и стулья, на которых так приятно сидеть по вечерам в отблеске светильников на чистом оливковом масле, да вдыхать курящийся мускатный орех, амбру и кассию. Как часто в такой благодати восседали рядом злейшие враги, и, распивая сладкие вина хозяина, забывали о вражде и даже долге.
Мудрый муж и великий дипломат Пеландрий умудрился дружить со всеми. В его бассейне омывался краль сербов Стефан Душан. Его соколами любовался сын турецкого владыки Сулейман. Его вином и воспитанницами наслаждались царь Болгарский и король Венгерский. В шахматы с Пеландрием играли рыцари Родоса
[60]
и молчаливые тамплиеры. По ночам в ворота стучали раненые разбойники, а в сумерках пригоняли лошадей конокрады.
Вот только…. Шесть недель как не стало мудрого Пеландрия. Не стало и оазиса мира в горячей пустыне дышащей войной. Будет ли завтрашний вечер для этого дома? Спасут ли его сын Пеландрия Мелесий и высокий каменный забор вокруг поместья? Что будет с прекрасным домом и с теми несчастными, что укрылись в нем, в надежде отсидеться от пьяных болгарских разбойников, которые, не боясь, ни грозного краля сербов, ни мести василевса византийского, ни гнева самого Господа убивают, насилуют и грабят землю, которую никак не поделят и не защитят ни Стефан Душан, ни Иоанн Кантакузин.
