Подобный порядок существовал в Кленхейме уже несколько сотен лет. Каждый юноша, достигший совершеннолетия – если только он не носил на себе увечья, не был слабоумным или не совершил тяжкого проступка перед общиной, – зачислялся в кленхеймскую стражу и несколько раз в месяц должен был нести караул на городских улицах и у ворот.
Эта служба нравилась Маркусу. Что может быть достойней и благородней, чем защищать других? Разве не это истинное призвание любого мужчины? К тому же сейчас, после смерти отца, что еще ему остается делать… Войти в отцовскую мастерскую, взять в руки его инструменты он не мог – это казалось ему святотатством.
Община не поддержала его, не захотела поступить так, как он предлагал. Неужели они думают, что можно просто сидеть на пороге своего дома и ждать, пока – не таясь, в открытую, – подойдет к городским воротам беда? Пусть так. Он должен подчиниться воле общины, каким бы глупым и неразумным ему это ни казалось. Все, что он может сделать сейчас, – выполнять свой долг. Нести вместе с остальными караул. Следить за тем, чтобы враг не сумел подобраться к ним незаметно. И первым встретить его у ворот.
* * *
Вначале Иеремия хотел потолковать с капитаном, но странное дело – после штурма Магдебурга капитан исчез. Никто не видел его, и никто не мог сказать наверняка, сгорел он заживо на одной из магдебургских улиц, или же его прикончила мушкетная пуля, или же он нашел себе какую-то иную смерть. У Сатаны за пазухой припасено немало каверз…
Пришлось все устраивать самому. Собрать людей оказалось делом нехитрым. Многие, конечно, отказывались – надеялись что-то ухватить в Магдебурге, не хотели покидать лагерь. Даже вестфалец Майнрих по кличке Граф, на чью помощь Иеремия очень рассчитывал, отказался идти с ними. Жаль, вот от кого могла бы быть польза… Иеремия долго его уламывал, но Граф лишь упрямо мотал головой на крепкой, короткой шее.
– Надо идти в Магдебург, – говорил он. – Только там деньгами и разживемся.
Иеремия пытался втолковать ему, что в сгоревшем городе они уже ничего не найдут, кроме мусора и обугленных трупов, а потом, видя, что уговоры бесполезны, плюнул в сердцах:
– Хочешь разжиться деньгами – трахни нашего полкового казначея, верней будет.
Черт с ним, с Графом. Без него обойдутся. За несколько дней он заручился согласием двадцати четырех человек. Невеликое, конечно, войско. Но, с другой стороны, возьмешь больше людей, и кто-то из них непременно проболтается, и тогда обо всем прознают в офицерской палатке. У этих капитанов да обер-лейтенантов хватка мертвая, сразу потребуют свою долю, а то, не приведи Господь, вообще все отберут. Нет, пусть уж лучше с ним будет людей поменьше, зато надежных. И потом, разве с большой толпой можно остаться незамеченным? А ведь скрытность, внезапность атаки – главное, недавний штурм Магдебурга тому примером. Смогли бы они захватить город, если бы нападали в открытую? Никогда. Здесь надо действовать с умом: нападать, когда противник не ожидает, бить, когда смотрит в сторону.
Они захватят этот город и возьмут то, что посчитают нужным. Тех, кому хватит ума не сопротивляться, оставят в живых.
Решено.
* * *
Касснер увидел всадников первым. Нагнулся вниз, крикнул остальным, изо всех принялся бить в висящий над головой колокол.
Всадников было пятеро. В шлемах, с горящими факелами в руках. Их кони неслись по дороге во весь опор, наполовину скрытые утренним вязким туманом.
– Закрывайте ворота! – крикнул Маркус.
Навалившись, они принялись толкать тяжелые деревянные створки.
Ворота не слишком высокие – чуть меньше человеческого роста, с двумя проделанными отверстиями для стрельбы. Прорваться через них всадники не сумеют. Стоит им приблизиться, сразу попадут под ружейный огонь.
Створки ворот сошлись, Маркус и Вильгельм Крёнер заложили в пазы толстую деревянную балку. Заперто. Касснер и Гюнтер Цинх запалили фитили аркебуз.
Всадников пятеро, и сквозь ворота им не прорваться. Что же они тогда сделают? Попробуют проникнуть в Кленхейм в другом месте? Но слева и справа от ворот стены домов смыкаются вплотную, а чуть дальше вдоль городской ограды выкопана широкая канава, наполненная водой, да и сама ограда вышиной в добрых четыре фута – такое препятствие на лошади не перемахнешь.
– Уже близко! – крикнул с башни Касснер. – Шагов триста осталось. Пусть подъедут, угостим их на славу!
С этими пятерыми они смогут справиться. Но что, если в лесу спрятались еще солдаты, которые только ждут подходящего момента, чтобы атаковать?
Триста шагов, думал Маркус, прижимая к плечу аркебузу. Меньше чем через минуту они будут возле ворот. Стоит подпустить их вплотную. Или…
– Не ждите, не давайте им приблизиться! – вдруг закричал он.
– Как это? – От удивления Касснер даже перегнулся через перила. – Надо же бить в упор, чтобы наверняка!
– Ты что, не понял?! Они будут швырять свои факелы, они подожгут крыши домов!
* * *
План был хорош. Даже капитан не смог бы придумать лучше.
Шульц, косоглазый австриец с медной серьгой в ухе, предлагал нападать ночью, когда город спит. Но Иеремия не любил темноту. Враг тебя не видит – ну так и ты его тоже. Еще, не приведи Господь, угодишь в волчью яму или ногу сломаешь, а дойдет дело до схватки – и своего подстрелить недолго. К тому же собаки быстро унюхают приближение чужаков, поднимут лай, и к черту тогда пойдет вся скрытность.
Гораздо лучше нападать на рассвете, когда сменяются дозорные. Под утро над землей натекает туман. Люди только что выползли из своих теплых постелей – ленивые, сонные, как сурки.
Конечно, нечего и думать, что они смогут подобраться к городу незамеченными. Даже сонный часовой рано или поздно заметит их и ударит в набат. Значит – без толку прятаться. Курт, Йоган и Заика Михель вместе с двумя братьями-близнецами из Штутгарта сядут на лошадей и поскачут к городу во всю прыть. Пятерым всадникам нипочем не прорваться сквозь запертые ворота, но этого от них и не требуется. Приблизившись на расстояние ружейного выстрела, они свернут в сторону, поскачут вдоль городской ограды. Как только увидят дома с соломенными или хворостяными крышами, сразу начнут швырять факелы, чтобы занялся пожар.
Известно: для этих городских свиней пожар – беда пострашнее чумы. Кинутся тушить огонь, будут думать, как уберечь свои дома и свое добро. Переполох превратится в панику, лучше и придумать нельзя! Будут метаться туда-сюда, пытаясь подстрелить всадников, таская ведрами воду, сбиваясь в одно бестолковое стадо, пока он, Иеремия, со своими парнями тихо и незаметно не подберется к домам на окраине. И вот тогда жирным городским свиньям придется несладко.
* * *
Не доезжая ворот, всадники круто повернули коней, понеслись вдоль ограды, сминая попадающиеся по пути капустные грядки, сшибая пчелиные ульи. Конские копыта выбрасывали комья жирной, черной земли. Маркус пальнул им со злости вслед, но, конечно же, не попал – далеко.
