Голова Шварцера дернулась в сторону, по бледной, покрытой рыжеватой щетиной щеке словно мазнули красным. Он отступил на шаг назад, его подбородок бессмысленно подрагивал, широко раскрытые глаза медленно наливались страхом.
На щеках Маркуса натянулись тугие узлы желваков, он выдохнул, успокаивая себя.
– Вот что, – помолчав, сказал он. – Ты не солдат, и это твое счастье. Скажешь нам то, что тебе известно, – останешься жив. Мы заберем мешок и твою лошадь, а после отпустим тебя. Будешь повторять свое «ничего не знаю» – пожалеешь. Ясно?!
В воздухе запахло выгребной ямой.
– Да он обделался, – брезгливо заметил Чеснок.
В ответ послышалось какое-то сдавленное бульканье.
– Я скажу, скажу, – всхлипывая, потирая ладонью щеку, забормотал человек. – Увы, я действительно знаю не так много…
Он снова всхлипнул, попытался вытереть слезы рукавом куртки.
– Наш лагерь был к северу отсюда, в деревушке Хоэнварте, возле дороги на Бранденбург. Несколько дней назад полковник, господин фон Бюрстнер, распорядился, чтобы мы снялись с места и отправлялись на юг – должно быть, он получил какой-то приказ от Его Светлости графа Паппенгейма, и тот велел ему выдвигаться на новое место. Про шведов мы и вправду ничего не слышали… Прошу вас, благородный господин. У меня с собой есть несколько монет. Они зашиты здесь, под подкладкой. Возьмите их себе, возьмите себе мешок. Я бы отдал вам свою одежду, но она рваная и не подойдет таким господам… Только прошу, оставьте мне лошадь.
Маркус молча смотрел на него.
– Прошу вас, – в голосе Шварцера стыло отчаяние. – Лошадь принадлежит не мне, а господину Зембаху. Если я явлюсь к нему без нее, он…
– Что за беда? – холодно произнес Эрлих. – Боишься своего капитана – брось его к черту. Найди себе более достойное занятие, чем прислуживать ублюдкам вроде него. А деньги оставь себе, нам они не нужны.
Шварцер упал перед ними на колени.
– Умоляю, умоляю вас, оставьте мне лошадь, – хныкал он, заискивающе глядя в глаза Маркусу. – Куда я пойду… Я никого не знаю в этих краях… Умоляю…
Он продолжал что-то невнятно бормотать, но Маркус уже не слушал его.
«Жалкий, раздавленный червь, – думал он, с презрением глядя на ползающего перед ним на коленях человека. – Вряд ли он способен причинить кому-либо вред. И все же он якшается с этими, кормится от их милостей, прислуживает им. Так чем же он лучше? Почему мы должны быть к нему снисходительны? Нельзя проявлять слабость, мы не имеем на это права».
– Конрад, Альф, – скомандовал он. – Берите мешок и лошадь и отправляйтесь наверх. А ты, – обратился он к Шварцеру, – можешь идти. Дорога приведет тебя в Магдебург. Иди и не появляйся больше в этих местах.
Он повернулся и пошел прочь. Шварцер обреченно смотрел на его удаляющуюся спину, а затем вдруг медленно осел на землю, скорчился и тихо заплакал.
Глава 4
– Пора тебе вылезать из своей норы, Карл, – были первые слова Хойзингера, когда он переступил порог дома Хоффманов. – Ты же, в конце концов, бургомистр, а не отшельник. Выходи на свет божий, иначе, чего доброго, мхом зарастешь.
Сегодня казначей пребывал в добром расположении духа и даже улыбался, что случалось с ним весьма и весьма нечасто.
– Добрый день, господин Хойзингер, – почтительно приветствовала его Грета Хоффман.
– И тебе доброго дня, Грета, – отозвался казначей. – Я смотрю, ты стала еще красивей, чем прежде.
Девушка опустила взгляд.
Казначей тем временем по-хозяйски плюхнулся в стоящее у камина кресло, заложил ногу за ногу, пригладил торчащие рыжие усы.
– Зачем ты пришел? – спросил его Хоффман. – Я не приглашал тебя.
– Бургомистр должен заниматься проблемами города, а не хоронить себя заживо, – последовал ответ. – Я хочу, чтобы ты вернулся к делам.
– А я хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Это ребячество, Карл.
– Изберите нового бургомистра. Кого угодно, мне все равно. Я отказываюсь от своего места.
Хойзингер покачал головой:
– Нам некого избрать, Карл, и ты не хуже меня знаешь об этом. Якоб Эрлих мертв. Курт Грёневальд слишком занят своими домашними делами; ему куда больше нравится нянчить внуков, чем вникать в наши дрязги. Кто еще остается? Эшер? Траубе? Хагендорф? Пойми, Карл: если ты уйдешь из Совета сейчас, власть в городе перейдет к Маркусу и его людям. И Кленхейм обратится в ничто.
– Маркус – мой будущий зять.
– И это весьма прискорбно! Лично мне не хотелось бы выдавать дочь за человека, подкарауливающего людей на большой дороге. Впрочем, кто знает, может быть, со временем молодой Эрлих все же одумается и бросит эту затею? Их семейству всегда было свойственно ослиное упрямство и нежелание уступать. Но, когда надо, они умели прислушаться и к голосу разума.
– Ты сидишь в моем кресле, – сказал бургомистр, подходя к гостю вплотную и глядя на него сверху вниз. – Встань, прошу тебя. И не втягивай меня в эти бесполезные разговоры.
– Твое кресло вскоре может занять Маркус Эрлих, именно об этом тебе бы следовало беспокоиться. Ты знаешь, что к его отряду присоединилось еще пять человек? Сказать тебе, кто они? Молчишь… Но я все равно скажу. Первый – недоумок Штальбе. Хотя чего еще было ожидать от такого? Мать не пускала его, но он таки сумел ее уговорить. Четверо других – Каспар Шлейс, Клаус Майнау и двое сыновей Грёневальда. Чувствуешь, как дело повернулось? Прежде я думал, что никто из здравомыслящих людей в нашем городе не отпустит своих сыновей вместе с молодым Эрлихом. Да только твой будущий зятек всем сумел задурить головы.
– Если Грёневальд отпустил с Маркусом своих сыновей, это его дело, а не мое, – равнодушно ответил Хоффман.
Видя, что казначей не собирается уступить ему кресло, он пододвинул себе стоящий поблизости стул.
– Знаешь, – сказал он, – в тот день я не сразу узнал, что случилось с Магдой… Никто мне не говорил. Маркус был первым, кому хватило смелости.
– Это ведь он застрелил того бородача?
– Да, он. Они заметили его совсем случайно, недалеко от моего дома. Не думали, что он побежит на север, рассчитывали перехватить его у ворот. Маркус не сумел спасти Магду. Но я благодарен ему хотя бы за то, что он прострелил этому ублюдку голову, не дал ему выбраться из Кленхейма живым.
– Это ничего не меняет. Мы не можем отдавать ему власть. Ты должен вмешаться, Карл.
– Чего ты от меня хочешь?! Я не знаю, как нам всем следует поступать. Не знаю! Отправляйся к отцу Виммару, пусть он прочтет тебе пару строк из своего засаленного Евангелия. Может, это тебя успокоит. А сейчас прошу тебя, Стефан, оставь меня одного. Ради бога, оставь…
Хойзингер смотрел на него, слегка постукивая сухими пальцами по подлокотнику кресла.
