— Куда я его положу? — отнекивался тот. — У нас всего две коммерческие палаты, обе заняты. В них люди, за которых сам Марусов просил. Куда я их дену? На улицу выставлю?
Кишка открыл дверь в первую попавшуюся палату. Там, вплотную друг к другу, стояли пять коек, застеленных ветхим серым бельем. Все они были заняты. Пахло нестиранными носками и еще чем-то до боли знакомым и неприятным. Брезгливо поморщился и поспешил закрыть дверь.
— Это обычная, — без тени смущения просветил врач.
— Их можно куда-нибудь переселить?
— Ну если только уплотнить с соседней. Или кого-то в коридор.
— Уплотняйте, — распорядился помощник Ланцова, плохо представляя, как это можно реализовать. Только если вторым ярусом. Как на зоне.
Он достал из кармана телефон, набрал номер:
— Акбар, поднимай скоренько своих рукодельников. Надо ремонт забацать. Срочный, до утра. Можно без дизайна. Двойной тариф. Давай!
— Антон Романыча до утра из приемного не привозите, — напутствовал он дежурного врача.
— Ладно, снотворное ему вколем, поспит пока, — со вздохом отозвался доктор, не смея возражать.
Кишка набрал в легкие побольше воздуха и смело шагнул в палату. Включил свет:
— Подъем, граждане! Воздушная тревога! Срочная эвакуация!
* * *
Плетнев с соседом Константином взирали по телевизору на сериал. Точней, смотрел сосед, а Плетнев привычно и равнодушно пялился в потолок. Сериал был геройский, про суровые будни правоохранительных органов.
— Ахинея. Не бывает так у ментов, — вдруг ни с того ни с сего авторитетным тоном заметил Антон Романович.
— Что? Вспомнил?
— Не знаю. Мне почему-то так кажется.
— Слушай-ка, ты ведь не мент, это точно. Иначе нашли б уже. Но в теме. Какой вывод?
— Какой? — попугаем переспросил Плетнев. Никакого вывода ему лично сделать не удавалось.
— Сидел ты. А по башке на разборке получил.
— Где сидел?
— Где и все. В дружном мужском коллективе.
Константину чрезвычайно хотелось, чтобы эту часть биографии попутчик вспомнил. Было бы тогда о чем поговорить. Но Плетнев, похоже, шевелить мозгами не спешил. Тогда сосед зашел с другой стороны:
— И жена у тебя классная. Совсем ее не помнишь?
— Хоть убей.
— Погоди-ка… — При слове «убей» опытный Константин насторожился: — А может, тебя кинуть хотят?
Плетнев взглянул на соседа. Куда еще кинуть? Вроде один раз уже кинули. Головой об асфальт.
— Хату отобрать, — растолковал грамотный в подобных делах сосед, — ты ж без памяти. Сейчас перепишут на себя твою квартиру, а тебя обколят и в дурку. Хотя, откуда они знают, где ты живешь? Тогда другой вариант. На органы продадут. Запросто! Знаешь, сколько на черном рынке печень стоит? А почки? У тебя анализы взяли, проверили. Годен. Сейчас под видом мужа вывезут — и на распродажу. Поэтому симпатичную и прислали…
Дверь в палату в эту самую минуту раскрылась, и на пороге возникла та самая. Снежная королева. Как бы жена. Плетнев чуть было не закричал, что на органы не хочет. Они у него все больные, табаком и алкоголем отравленные.
Снежная королева спокойно подошла к кровати, наклонилась, улыбнулась и снова нежно поцеловала холодными губами.
— Привет, родной, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — вяло ответил Плетнев.
— Смотри, это тебе, — она достала из сумки фотографию в рамке и поставила на тумбочку. С фотографии на пораженного Плетнева смотрел он сам в обнимку с этой самой женой. Голова к голове. Фон — океан и пальмы.
— Я тебе вещи принесла, нам погулять разрешили, — она достала из сумки мужскую одежду, положила на одеяло, — одевайся.
Принесенные ею вещи оказались впору. Тютелька в тютельку.
* * *
Золотов лежал в кровати на животе — по-другому был не способен — издержки охоты — и рассуждал о положении российского здравоохранения.
Выходило, что в Великозельске вопрос со здравоохранением решен. Окончательно и бесповоротно. На зависть многим регионам. Достаточно посмотреть на местную больницу. И полежать в ней.
Просторная отдельная палата, куда поместили московского гостя, оборудована была по последнему слову науки и техники. Имелись даже плазменная панель и кондиционер, не говоря о вполне приличной мебели и отдельном санузле. В санузле — стопочка полотенец, как в приличном отеле, и махровый халат. Матрас удобный, не пролежанный, белье свежее. Пижаму, ту вообще с бирками дали и по размеру.
Немного попахивало краской, но это лишний раз подтверждало догадку, что на здравоохранение средств здесь не жалеют. Вот ремонт делают. Должно быть, скоро и до приемного отделения доберутся, а то оно явно по ремонту соскучилось.
Непонятно было только, для чего Антона Романыча Плетнева сюда с инспекцией сослали, если у них даже обычная больничная палата фору даст иному пятизвездному отелю. Коммунизм, одним словом.
Размышления больного прервала медсестричка в коротком халатике, грациозно вкатившая тележку с едой. Девушка словно сошла с обложки известного журнала для мужчин.
— Ваш завтрак, — с ослепительной улыбкой пояснила она, снимая с тележки салфетку. Таким жестом, словно следующим готова была снять с себя униформу.
Ассортимент опять же не хуже, чем в пятизвездочном турецком отеле, а то и лучше. Там черную икру и свежие устрицы на шведском столе не подают.
— Пожалуйста, здесь гаспаччо, блинчики с икрой, устрицы, — расшифровала сестра, — кофе заварной.
В прошлом году Золотову довелось навещать сослуживца в одной из передовых московских больниц, но там до такого лечить и лечить.
— А овсянка есть?
— Есть, — не моргнув глазом, отрапортовала сестричка, — но свежие устрицы гораздо полезней.
— Но… у меня с собой денег нет, — растерялся Вячеслав Андреевич — прикинул, что все-таки в бюджет устрицы вряд ли вписываются.
Но переживал он напрасно.
— Не волнуйтесь, все за счет города, — заверила медсестра. — У нас так полагается.
— Да? Хм! Круто.
Эх, вот что значит небольшой городок! Все можно отлично организовать, если есть желание. А выделенных средств даже больным на икру хватает. Это тебе не Москва с ее масштабами, захочешь — а за всем не углядеть! И что на местах жалуются, что денег мало выделяют? Воровать не надо!
— Если что-то нужно будет, вы, пожалуйста, звоните, — сестричка кивнула на телефон, стоящий на тумбочке, пожелала приятного аппетита и, одарив пациента ласковым взглядом, удалилась.
С ума сойти! А золотовский сослуживец, когда в московской больнице лежал, жаловался, что никого из персонала дозваться невозможно.
