— Ты чего беспредел творишь, майор? — завопил племянник, до конца не веря в происходящее. — Ты же завтра ко мне извиняться приползешь! На кого руку поднял?! — Он резко вырвался от политически нейтрального сержанта, пытавшегося неловко нацепить на него наручники. — Не трогай! Погоны жмут?! Козлы!
Романтик, не забывший про метлу, решил воспользоваться благоприятным моментом. Какая разница — играют не играют? Есть приказ, который надо выполнить. С душой выполнить. Подскочил сзади к задержанному и с превеликим удовольствием, максимально качественно заломил руку. Нагнул врага, прижал мордой к столу. Протер ей пыль. Мордой то есть. Отбеленными зубками. Туда-сюда, взад-вперед.
— Пусти, сволочь! — истерил племянник, пытаясь вырваться. — Все, ты — уволен! Вы все уволены!
А неплохо играет. Или не играет?
— Это не прикол? — негромко уточнил Дима на всякий случай.
Если прикол, то нужно бежать — у метлы черенок поменять на более длинный. А то мести неудобно, спина потом болит. Хотя какой уже тут черенок? Игра пошла по-крупному.
— Как у вас регистрируются дела? — Золотов деловито дал понять, что нет, не прикол. Все серьезно. Метла отменяется.
— Как у всех. Через дежурку. Они свяжутся со штабом, там дадут номер, — пояснил Дима, когда сержант вытащил из кабинета ошалевшего Лузина.
По всему зданию разносились его вопли:
— Люди, поглядите! Беспредел ментовской! На параше сдохнете!!! Кишки на локоть намотаю! Адвоката!!!
Было слышно, как в коридоре распахиваются двери кабинетов, а кое-где раздались жидкие аплодисменты.
Романтик, с одной стороны, получил хотя бы легкую сатисфакцию, но с другой — тут же вспомнил про Анастасию. Акции майора Плетнева в ее карих глазах теперь взлетят до небес.
— Вообще-то оснований для задержания этого орла пока действительно нет. А значит, надо за два часа что-то найди. Поможешь? — Золотов не прятал взгляда.
Когнитивный диссонанс. Оба — враги. Один на личном фронте, другой на общественном. Кому помогать? Наверно, все-таки, первому. Метла до сих пор мела по сердцу и ранимой душе.
— У меня с ним свои счеты, — заверил Федоров.
— Раздобудь бланки постановления на обыск.
— Сделаю.
Оставшись один, липовый следователь перевел дух, ослабил показавшийся тугим галстучный узел, подошел к зеркалу и негромко поинтересовался у собственного отражения, не рехнулся ли Антон Романыч? То есть — Вячеслав Андреевич? Не нужно ли ему опохмелиться?
Чувство, похожее на совесть, подсказывало, что нельзя быть одновременно бескомпромиссным борцом с коррупцией и обладателем числа пи в денежном эквиваленте. Не получается. Обычно что-то одно выбирают. Хотя, если посмотреть на политиков или топ-чиновников… Или на… Тссс… Не надо смотреть. За себя решай.
А в дежурной части качал права племянник. Ему до зарезу нужно было позвонить дядюшке. Пусть подключает связи и решает вопрос. И так пришлось за всю честную компанию одному отдуваться.
— Позвонить дай, — в приказном тоне обратился он к дежурному. Тому самому, что в прошлый раз позвонить дал, благодаря чему остался в полицейских рядах.
Но на этот раз вершитель местных судеб получил хамский ответ, что деньги на счету кончились.
— Возьми у кого-нибудь трубу. Что, учить тебя? Мне позвонить нужно, срочно!
— У всех деньги кончились. Кризис в стране. Нефть дешевеет, бакс дорожает.
Как быстро люди хорошее забывают и неблагодарными становятся! Твари продажные!
Ему еще даже обвинение не предъявили, а люмпены уже задницей поворачиваются. Нет, надо времени не терять и на ближайших выборах куда-нибудь избраться. Все равно куда, только чтобы политическая крыша была. Чтобы достал из кармана корки, в рожу ткнул и заткнул. Лузин представил себя депутатом и, набрав в легкие побольше воздуха, заорал так, что на улице сработала автосигнализация:
— Я не понял! Позвонить, говорю, дай! Быстро! Все на Колыму поедете! В Сибирь! Подонки!
В стиле Владимира Вольфовича. Получалось похоже. Только дежурный и не думал пугаться. У него тоже теперь моральная защита есть.
— Тебя нынче не мы закрыли, а Москва, — спокойно напомнил он. — Так что извини.
* * *
В столице между тем тоже не дремали — там продолжались активные поиски умыкнувшего камни Плетнева. Человек с говорящей фамилией Деризубов поднял на ноги все свои криминальные и некриминальные связи. Но пока связи не помогали. Что и понятно. Антон Романович какой-никакой, а профессионал.
Надежда достать подлого крысеныша таяла на глазах. Николай Николаевич метал молнии покруче Зевса. Попадались даже шаровые. Подручные его старались на глаза громовержцу лишний раз не показываться.
Жена Антона Романовича, как и большинство участников драмы, тоже испытывала диссонанс. Даже, скорее, легкое недоумение, способное перерасти в тяжелую психологическую травму. С одной стороны — кем был ее Плетнев? Размазней. Местного калининградского разлива. Да, симпатичным, породистым, на что, собственно, и клюнула когда-то. Чтоб не стыдно в свет вывести. Да и замуж пора было. Но всю совместную жизнь ей приходилось его продвигать и подталкивать. Даже в ЗАГС она его притащила. А теперь получается, что не такой уж и размазня. Как ловко камушки умыкнул.
И в итоге Ирочка вынуждена кривляться перед этой гориллой Деризубом. Одна фамилия чего стоит. Но только он способен отыскать Антошу. А уж она придумает, как вернуть мужа и камушки. Или хотя бы камушки, без мужа. Муж — дело наживное. Деризубов же, похоже, плотно на нее подсел — пылинки сдувает.
Сейчас они сидели в его джипе, на заднем сиденье, дожидаясь Кадкина, добывавшего распечатку звонков Антоши, говоря по-русски — биллинг. Ирина прикинулась спящей, прислонив голову к могучему плечу Николя, как звала она на французский манер Деризубова. Кадкин вернулся с победой:
— Есть контакт! Мобила его всплыла! С другой симкой, как и думали.
Подельник распахнул дверь, радостно запрыгнул на переднее сиденье.
— Жмот, Ирка, твой муж! Не мог с таким баблом новый телефон купить, урод!
— Тихо ты! — осадил его Николя, скосив трепетный взор на спящую Ирину. Ирина от крика проснулась, сонно потерлась щекой о каменное плечо, от чего у великана на лице появилась идиотская улыбка.
— Сам ты урод, — промурлыкала она в адрес Кадкина. — Как Тоша мог выбросить? Это же я ему подарила. На Новый год, под елочкой.
— Где?
— Я же говорю — под елочкой.
Он что, тупой? Нельзя быть таким тупым и еще тупее тупого, как в ее любимом кино. У такого последнее из-под носа уведут.
— Я спрашиваю, где этот кидальщик?
— В Турции! — по-военному отрапортовал Кадкин. — Видать, морем свалил! Есть там у него кто?
