Глава 19
И эту ночь он провел почти без сна. Яна, Ляля, Жюли и Марина сливались в какой-то единый образ, единый женский лик, к которому он ощущал одновременно доверие и настороженность, любовь и отвращение, сострадание и отторжение.
Утром, несмотря на ночные кошмары, он помнил, что решил довести свою бредовую идею до конца, до логического финала. Этот финал назывался «генетическим анализом».
Он не хотел, чтобы Жюли оказалась в курсе его намерений. Зная, что у нее немало хлопот, связанных с оформлением разных документов, он подъехал к ее дому с утра пораньше и стал ждать. Бессонная ночь давала себя знать: глаза закрывались сами.
Странная вещь бессонница: в удобной кровати и в отведенное для сна время почему-то не спится, а вот в неудобном сидячем положении да на, можно сказать, боевом посту глаза предательски закрываются… Он их открывал с усилием, запрещая себе спать: если он проворонит Жюли, то весь день насмарку!
К счастью, она вышла из подъезда через час. Кис тихо тронулся за ней вслед, просто чтобы убедиться, что Жюли всерьез и надолго покинула квартиру. И она не обманула его ожиданий: требовательно выкинув руку, она тут же поймала частника и куда-то двинулась. А Алексей двинулся в карачаевскую квартиру.
…В ванной имелась электрическая зубная щетка с надписью по-французски, и Алексей вполне правомерно предположил, что принадлежит она Жюли. Однако никакой иной зубной щетки там не наблюдалось. Видимо, Жюли не захотела созерцать каждый день предмет туалета убитого мужа и от его щетки избавилась.
Детектив открыл ящички небольшого шкафика в большой ванной. Там водилась масса вещей, причем масса достигала критического состояния в женских ящиках – видимо, Яниных. Лишь один был мужским, и в нем имелись бритвы, кремы, запас мыла и какого-то особого шампуня против перхоти и выпадения волос… И – о удача! – электробритва! Которую Кис тут же опустил в приготовленный пакет.
Следующим номером программы был «генетический след» Жюли, учитывая, что ее зубную щетку он не мог изъять, не наведя ее на мысль о чьем-то постороннем вторжении в ее квартиру. Этот трюк дался детективу без труда: на раковине лежала щетка для волос, а в ней путались светлые волосинки. Сомнений нет, принадлежавшие Жюли. Детектив поскреб резиновое основание щетки, стряхнув в отдельный пакетик сероватые комочки свалявшейся пыли, перхоти и жира. И со спокойной душой покинул квартиру.
Путь его лежал прямиком в лабораторию. Договориться со знакомыми экспертами он еще не успел, но знал, что ему не откажут: он платил всегда вперед и щедро. Передав свои образцы и потрепавшись с экспертами, он вышел на улицу с чувством отвратительной пустоты в душе и в желудке.
Последняя проблема решилась легко: кафе виднелось на другой стороне улицы. А вот первая… Эксперты обещали выдать результат завтра – и если он будет отрицательным…
Кис притащился к себе на Смоленку вконец расстроенный. Вынул стопку писем и бессмысленной рекламы из почтового ящика, поднялся в квартиру, рекламу тут же выбросил, не глядя, в ведро, письма кинул к себе на письменный стол. Секретарши у него не было. С тех пор как убили его первую и единственную секретаршу,
[3]
он не мог, он просто больше не мог нанять себе ни секретаршу, ни даже секретаря. В своей профессии он имел право рисковать только собой.
На автоответчике мигал огонек: ему оставили сообщение. Алексей прослушал: глухой мужской голос извещал его, что труп женщины, найденный у плотины, не соответствует по росту и возрасту никаким иным заявлениям о пропавших без вести в районе, кроме Яны. В связи с чем вызвана для опознания ее мать, которая прибудет завтра.
Ну да, а проверить пломбы на зубах по стоматполиклиникам – так у них людей нет. А следы переломов или какого-нибудь хирургического вмешательства – все это было слишком сложно для неповоротливых умов областного отделения. Куда проще и дешевле пригласить мать, чтобы она, увидев объеденное рыбами и раками лицо, сумела опознать свою дочь…
Милицейская машина, унаследованная от советской империи, была безжалостна и бездушна. Мизерные зарплаты производили свой незатейливый естественный отбор: в милицию, а тем более областную, шли полуграмотные деревенские парни, купившиеся на скудные и сомнительные льготы государственной службы. И в особенности на то ощущение власти, которое дает им милицейская униформа.
Алексей немедленно перезвонил в отделение. Мать Яны, Любовь Захаровна, должна прибыть завтра к трем часам дня, сказали ему. Кис решил прибыть в Завидово к тому же часу. Любовь Захаровна до некоторой степени занимала его – хотя бы тем, что за все это время от нее не было ни одного звонка дочери.
Да, конечно, Яна пребывала в постоянных разъездах, но вот ведь планировалась, как рассказала Жюли, неделя ее домашнего проживания между Мальдивами и Лондоном… Неужто Яна не делилась планами с матерью? Неужто матери не пришло в голову хоть разочек спросить: «Как ты поживаешь, доченька?»
Сказать по правде, случился у Алексея порыв, когда он понял, что Яна утонула: позвонить матери Яны в Вятку. Но, рассудил Кис, незачем волновать женщину раньше времени. Тем более что она не слишком-то и волнуется…
Как бы то ни было, теперь ее вызвала милиция, и Алексей с чистой совестью собрался ехать завтра в Завидово. По крайней мере, ему было чем заняться. Если бы не этот звонок из областной милиции, он бы с ума сошел завтра – от тупого, непозволительного безделья, от отчаяния, что он не знает, куда направить свои стопы и колеса своей «Нивы».
Теперь он четко знал: в Завидово.
Но с утречка его и без того скудный энтузиазм сильно поубавился. Позвонили из лаборатории: принесенные Алексеем Кисановым образцы неумолимо свидетельствуют о том, что Жюли Лафарж не является дочерью Афанасия Карачаева.
Идея была бредовой, конечно, он и сам это знал. Теперь же получил тому окончательные доказательства, окончательные, как приговор, не подлежащий обжалованию.
И сразу лишилась смысла его поездка в Завидово и встреча с матерью Яны. На кой хрен ему вникать в отношения дочери и матери, если первой уже нет на свете? Преступницей Яна быть не могла, а ее характер сам по себе интереса не представлял. Он же детектив, а не психолог, пишущий диссер по проблемам взаимоотношений мать – дочь…
Но он поехал в Завидово. У него просто не имелось ни-ка-ких иных идей. Никаких – вот так-то.
В морге он попросил халат и маску – не хотел торчать откровенным наблюдателем. Любовь Захаровна приехала со значительным опозданием, местный следователь маялся в ее ожидании, равно как и понятые.
Но наконец она появилась, пробормотав оправдания насчет электрички. Следователь показал ей найденные на трупе предметы, упакованные в целлофан, а именно: колечко, сережки и сохранившиеся обрывки одежды. Мать молча кивнула, только глаза ее расширились и потемнели.
