Звонок был от Жюли, и голос ее поверг детектива в трепет. Он казался потусторонним.
– Приезжайте, – глухо произнесла Жюли. – На меня напали…
– Жюли! Вызовите милицию! Я тоже выезжаю!
– Не могу… – донеслось до него. – Я совершенно голая… И связанная…
Он нашел Жюли на полу, как она и сказала, совершенно голой, со связанными руками. Кинулся первым делом снимать путы, старательно дисциплинируя свой мужской взгляд, непроизвольно цеплявшийся за соблазнительные выпуклости ее тела. Впрочем, еще больше взгляд цеплялся за яркий рубец от удара ножом, с которого пока не сняли швы.
– Я вошла в квартиру… На меня, сразу в прихожей, набросился мужчина в маске… Он вышел из гостиной… – говорила она, трясясь от нервного возбуждения.
Кис отыскал ее халатик, накинул на плечи. Жюли вдела развязанные руки в рукава и целомудренно запахнула халатик на груди.
– Он меня повалил. Сорвал одежду и связал. Я думала, что собирается изнасиловать… Но он только сказал: «Ты намеков не понимаешь, да? Тебе мало дырки в плече? Тогда говорю словами: не вздумай оформлять наследство! Уматывай в свою Францию, да поскорее! Если хочешь жить, конечно. А то в следующий раз я тебя изнасилую, а потом задушу! На том свете тебе наследство будет до… до…» Он какое-то слово употребил, наверное, матерное, я его не вспомню.
Она разрыдалась, упав головой на плечо детектива.
– Вы не понимаете… – бормотала она сквозь всхлипывания. – Я не знала своего отца. И ненавидела его за то, что он поступил так подло – бросил маму и меня… За то, что я его не знала… Я ненавидела отчима, который ко мне приставал. Я не люблю мужчин – я ненавижу мужчин, Алексис! Афаназий был не таким… Только он смог меня сделать полюбить его… Ох, не так… Я имела в виду, что только его я смогла полюбить… Он был мне как папа – любящий папа, ласковый, добрый, надежный… Думайте что хотите, но я именно так вижу мужчину: это человек, который дает мне свою заботу…
Ее голова лежала на плече Алексея, и он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее откровения.
– Пожалуйста, обнимите меня… Вы хороший человек, вы как Афаназий, я чувствую… У меня больше нет его, нет никого…
Алексей обвил рукой ее плечи. Мало-помалу Жюли перестала дрожать, расслабилась и приникла теплым телом к нему. Он замер. Он держал ее бережно, невесомо, как тот самый папа… Вернее, не «как тот самый» – а вместо того самого…
Жюли прижималась к нему все крепче, и его отеческое объятие каким-то непонятным образом перешло в другую ипостась. Кис сам не понимал, как случилось, что его рука уже гладила ее нежную спину. Жюли тихо застонала и приспустила халатик (отчего грудь обнажилась почти полностью), подставляясь под его ладони. Пойди он дальше – она его не остановит, это было совершенно очевидно.
Он знал – великая вещь опыт! – что такое случается с девочками, недолюбленными или преданными отцами: они, как бездомные котята, готовы отдаться тому, чья рука их приласкает. Но он не имел права приручать к себе бездомных котят.
Алексей выпростал руку и натянул упавший халатик ей на плечи.
– А как же вы сумели позвонить мне, если были связаны?
Жюли, словно не заметив его жест, все еще полулежала на плече Алексея.
– Носом. Я подобралась к телефону и клюнула в него носом. Ваш номер стоит у меня под цифрой «два». А милиция… Ты же понимаешь, Алексис, что я не могла позвать милицию, когда я голая… Только тебя. Я только тебе доверяю.
Это «ты» вдруг окончательно отрезвило Алексея. Он аккуратно оторвал от себя Жюли и посоветовал ей пойти одеться. Она привстала, обиженно запахнула халат и ушла к себе в комнату.
В этот момент зазвонил его сотовый. Александра!
– Алеша, Ксения говорит вот что: акцент точно есть. Но она не может его определить. Возможно, она выросла в другой франкоязычной стране. Но имей в виду, Алеша, что способности к языкам у всех разные. Иные русские, давно живущие во Франции, не способны выговорить даже французский грассирующий «р». Зато Ксюшкин легкий акцент часто принимают за канадский или бельгийский, а она-то выучила его в России! Так что, понимаешь, это ничего не значит… Вернее, значит лишь одно: Жюли выросла не во Франции!
Жили вернулась из спальни. Она была одета в светло-серые брючки и черную майку – очень соблазнительную майку с глубоким V-образным вырезом, нырявшим острым концом меж округлых грудей. Прошествовав по комнате прямиком к Алексею, Жюли села на пол у его ног, обхватив его колени.
– Я знаю, вы мне не верите. И не надо, я ничего не прошу. Просто дайте мне еще пять минут иллюзии, что я не одна в этом мире… Мне очень плохо, Алексис.
Она замерла на полу, прижавшись щекой к его коленям. Кис не выдержал, погладил золотистую головку. Жюли прижалась еще теснее, испустив нервно-счастливый вздох. Алексей снова погладил ее по волосам…
– У вас были родители, Алексис? Нормальные родители, нормальные папа с мамой?
– Да.
– Тогда вы не поймете меня.
– Вы ошибаетесь, Юлия, я вполне понимаю вас…
Она обняла его колени еще судорожнее. «Спокойнее, Кис, – сказал он себе. – Эта женщина вызывает у тебя сочувствие, что вполне нормально, и желание, что вполне естественно. Но не будем забывать, ребята, для чего мы здесь находимся!»
«Ребятами» он назвал некоторые участки своего тела, недисциплинированно порождавшие посторонние эффекты.
Сбрасывая наваждение, он произнес:
– Вы выросли во Франции, Жюли? У вас не совсем французское произношение…
– Вы хорошо говорите по-французски, чтобы судить? – Она подняла лицо к нему.
– Я – нет. Но…
– А, понимаю!.. Вы привели сюда вашу подругу… С тем, чтобы она оценила мой французский, да? Так вот, я вам скажу одну вещь, Алексис: подозревайте меня сколько угодно, если вам так нравится! Я ничего не стану вам доказывать!
Жюли отодвинулась от него, горестно уставившись в ковер.
– Если вы вдруг захотите докопаться до истины, а не слушать мнения малокомпетентных людей, то спросите у тех, кто живет во Франции, – добавила она. – ЖИВЕТ, понимаете? И спросите у них, как говорят русские, даже выросшие во Франции. У всех ведь разные таланты к языку… Мое произношение часто относят к канадскому. Из этого не следует, что я не во Франции выросла. Из этого следует только одно: что у меня нет слуха. А у меня его нет. Вот у вас есть?
Нет, у Алексея слуха не было. Он уже давно не пытался петь, но когда-то, по молодости, в общих застольях пел. Если можно назвать столь пафосным словом его, вопреки всем нотам, подвывания общему хору, после которого друзья частенько просили его больше никогда не участвовать в песнопениях.
– Я знаю, как нужно правильно произносить слова, – продолжала Жюли. – Но меня подводит голос. Он меня не слушается! Это как в музыке: мелодию помнишь, а воспроизвести не можешь… Ваша подруга очень хорошо говорит по-французски. Хотя у нее акцент сильнее, чем у меня. Вы тут делаете ошибку, Алексис. Вы решили, что ваша подруга может быть экспертом. Но она не может им быть. Она меньше меня знает, как говорят русские, живущие во Франции!
