Но для вас спокойная жизнь — это жизнь по вашим правилам. Вы говорите, что ислам — религия отсталая, что наша демократия слабая, а традиции дурные. Вы требуете от нас перемен, ибо только вам дано знать, как жить в XXI веке. Но над нашими попытками измениться — ведь со времен Ататюрка мы ничем другим не занимаемся — вы лишь насмехаетесь. Вот, например, у меня борода и мусульманский головной убор. Стоит мне выйти в город, вы набрасываетесь на меня с фотоаппаратами! Как на какую-нибудь обезьяну!
— Ходжа, это любопытство, а не насмешки, — я пытаюсь смягчить обстановку.
— Нет, Витольд. Здесь нечто большее. Моя страна любой ценой хочет стать западной и современной. Мы готовы на все, лишь бы вам понравиться. Полвека назад послали войска в Корею, чтобы американцы с нами считались. И что получили взамен? Ничего! Даже визы для нас не отменили. Мы носим джинсы, снимаем фильмы наподобие ваших. А вы по-прежнему приезжаете и воротите носы.
— Не каждый…
— Витольд, с тобой невозможно разговаривать. Лучше не нервируй меня, а пойди и поговори с теми, кто покупает эти… байбайбуши.
Гордость Ирака
Исполнителем ботиночного покушения был журналист Мунтазар аль-Зейди. Холост, детей нет, двадцать девять лет.
— Какой президент, такое и покушение, — сказал на следующий день один турецкий сатирик.
— Думаю, он не вынес улыбки этого придурка, — говорит мне по телефону Диргам аль-Зейди, брат журналиста. — Мунтазар третий год работал на телеканале “Аль-Багдадиа”. Вначале я был у него оператором. Каждый день мы показывали, как живут самые бедные иракцы: вдовы, сироты, калеки. Война оставила страшные следы. Ваше телевидение этого не показывает. У вас цензура, потому что это ваша война и ваша вина. Кроме того, ваши журналисты бояться заглядывать в такие места. Мунтазар не боялся. Он принимал близко к сердцу то, что видел. Наш двоюродный брат погиб во время теракта. Каждая семья потеряла кого-то из близких. Бросил ботинок? Я от него такого не ждал. Скорее всего, это было спонтанное решение. Но я им горжусь.
Гордились почти все иракцы. Когда оказалось, что аль-Зейди грозит больше десяти лет тюрьмы, тысячи людей вышли на улицы, чтобы выразить солидарность с Мунтазаром-метателем. В руках и привязанными к палкам они несли ботинки. Приклеивали их к плакатам с изображением Буша и скандировали: “Американская собака!”
Рамазан Байдан, как только пришел в себя после разговора с Багдадом, поехал в ближайшую гостиницу. Во всех новостях (а гостиничное телевидение ловило турецкие, грузинские и — пусть и нечетко — иракские каналы) показывали его ботинок.
— Я плакал, — говорит мне Байдан полгода спустя. — Я сам спроектировал эту модель и первые пять лет сам шил ботинки. Ведь мне за всем приходится следить самому. А теперь моим ботинком восхищается весь мир!
Но я понимал, что нужно действовать быстро. Уже на следующий день десять фабрик начали похваляться, что это их ботинки полетели в Буша. Две из Китая, одна из Сирии и по одной из Ливана и Ирака. Остальные из Турции, ведь мы производим больше всего одежды и обуви в регионе. Я увидел по иракскому телевидению какого-то идиота, который размахивал мужскими туфлями и кричал, что это его ботинок был в руках Мунтазара-метателя. Да я б его голыми руками придушил! Видно же, что байбайбуш летит медленно. Только благодаря этому Буш и сумел увернуться. Это был тяжелый ботинок, а не какая-то свадебная туфелька.
Наши банки лучше ваших банков
В том, что байбайбуш никакая не туфелька, убедился Реджеп, владелец маленькой кондитерской.
— Я их надел на обрезание двоюродного брата. У меня ноги горели весь день. Невозможно было выдержать. Может, тот парень из Ирака тоже не выдержал при такой жаре? Снял, спрятать было некуда, вот он и кинул ими в Буша, — шутит кондитер. И хвастается, что ему поступило уже несколько заказов на торт в форме ботинка. — С тех пор как выяснилось, что ботинок турецкий, все только об этом и говорят! Я тоже считаю, что все турецкое — лучшее. Турецкое и арабское. То есть исламское. Ты знаешь, что наши банки вообще не пострадали от кризиса? Точнее, турецкие банки, во всем следующие за Западом, немножко пострадали. Но исламским, руководствующимся Кораном, живется все лучше и лучше.
И Реджеп рассказывает мне о банке, который дал ему кредит на развитие бизнеса.
— Коран запрещает зарабатывать на процентах. И правильно делает. Бедный всегда берет взаймы у богатого и всегда на этом теряет. Богатый богатеет. А бедный до конца своей жизни не может выбраться из долгов.
Посмотри, что делают ваши банки. Они дают тебе деньги, только если получат гарантию, что ты их вернешь. Если твой бизнес прогорит, тебе придется продавать дом. Или почку.
Исламский банк предложил мне muşareka, то есть соглашение, соответствующее законам ислама. Если кондитерская не будет приносить прибыль, проигрываю и я, и банк. Никто не станет таскать меня по судам, выбивать из меня долги. Нам обоим важно, чтобы все получилось. Банк дает деньги, консультирует, мы вместе составляем бизнес-план. И зарабатываем тоже вместе.
Если бы все банки так работали, не было бы кризиса. Но вся ваша культура держится на деньгах. Мусульманин всегда помнит о семье и друзьях. Он всегда делится с бедными.
Вы же хотите как можно больше получить для себя.
Мусульманин, если у него есть жилье и еда, благодарит Аллаха и считает себя счастливым человеком.
Вам на Западе для этого нужна еще машина. И вертолет. И последняя модель телефона.
Я так думаю. Но молодежь уже совсем другая. Моему сыну тридцать лет, и он проколол себе губу. Слушает дикую музыку и думает, глупец, что он европеец.
Ботинки как фисташки
Мировой центр заговора против Буша — так назвал фабрику Байдана один из турецких публицистов — находится на окраине Стамбула.
Из центра метрополии туда ехать почти час пригородным поездом. Или два часа на такси — пробки в городе с пятнадцатимиллионным населением заканчиваются только в Кючюкчекмедже, деревне, которую недавно поглотил стамбульский колосс. Здесь останавливались на отдых отряды янычар, отправлявшиеся завоевывать Европу. Войска Кара-Мустафы, шедшие на Вену, тоже устраивали привал в Кючюкчекмедже. Сегодня жизнь здесь, вдалеке от мировых конфликтов, течет медленно.
Секретарша с лицом, закрытым платком, предлагает кофе, чай или кола-турку — местный ответ кока-коле, которую по телевизору часто рекламируют голливудские актеры.
Через минуту появляется сам шеф.
— I am big boss Ramazan, — представляется он. Это все, что он может сказать по-английски. По-польски у него получается куда лучше. — Хороший ботинки, очень дешевый, — он указывает на товар, стоящий на полках. — Три года я ездил в Варшаву, на Стадион
[38]
, — выговаривать это ему тяжело, поэтому уже по-турецки я узнаю, что модель 271, прежде чем полететь в Буша, скиталась с биг-боссом между Стадионом десятилетия и рынками в Млаве, Гродзиском и Пясечно.
