Однако эти новые, лишь недавно почерпнутые в ставших доступными архивах сведения противоречат компетентным выводам Хейнрици и ряда других историков в нескольких ключевых пунктах. Во-первых, и это главное, урон, нанесенный группе армий «Центр» как минимум тремя из четырех контрнаступлений главного командования войск Западного направления, проводимых с 10 июля и по начало сентября 1941 г., был намного более серьезным, чем считалось ранее. Во-вторых, если учитывать силу советских Западного, Резервного и Брянского фронтов и, что еще важнее, доступность советских стратегических резервов, ныне куда более вероятным представляется, что самая благоприятная возможность для вермахта захватить Москву открывалась именно в октябре – ноябре 1941 г., а не в сентябре – октябре. Это объясняется в первую очередь тем, что мощь трех фронтов Красной армии, оборонявших Западное (Московское) направление в октябре, была куда слабее, чем в сентябре, поскольку три фронта, сдерживавшие натиск немцев восточнее Смоленска с конца июля, утратили большую часть первоначальной боеспособности в ходе широкомасштабного контрнаступления в конце августа – начале сентября 1941 г. Поэтому в конце сентября, что и продемонстрировали последующие сражения, все три фронта были на грани внезапного, катастрофического и необратимого краха.
В-третьих, решение Гитлера полностью разгромить Юго-Западный фронт Красной армии (численностью около миллиона человек) и тем самым исключить его из ведения боевых действий означало, что 2-я танковая группа Гудериана встретила куда более слабый отпор, начав наступать на Москву в начале октября (30 сентября. – Ред.), чем если бы это случилось в начале сентября. В-четвертых, нанеся серьезные потери силам Центрального фронта Красной армии в середине августа, правому флангу Западного фронта (22-я и 29-я армии) в августе и Брянскому фронту в начале сентября, группа армий «Центр» в октябре без помех могла начать наступление на Москву, причем без каких-либо угроз ее левому и правому флангам.
Пятое, и заключительное, если бы группа армий «Центр» решилась наступать на Москву в начале сентября, не обезопасив своих флангов, она столкнулась бы сразу с двумя вызовами: во-первых, ей бы пришлось иметь дело с намного более мощными советскими группировками, ушедшими в глухую оборону на многочисленных поясах обороны на Московском направлении, и, во-вторых, если бы она все же сумела захватить Москву, весьма многочисленные советские силы сосредоточились бы против ее безнадежно растянувшихся обоих флангов – северного и южного. И даже в случае захвата Москвы силами группы армий «Центр» фон Бока, она, как в свое время Великая армия Наполеона в 1812 г., оказалась бы перед перспективой зимовать в опустошенном городе, перед постоянной угрозой с фронта и с флангов и, вероятно, с ничуть не меньшей угрозой с тыла. Одним словом, если немецкая армия в начале декабря 1941 г. оказалась неспособной противостоять и на фронте, и на флангах натиску группировок Красной армии численностью свыше 4 миллионов солдат, разве смогла бы она в ноябре обеспечить более прочную оборону куда более протяженного фронта от сил Красной армии численностью свыше 6 миллионов человек?
Ясно, что требовавшая огромных сил и крови «наступательность» Красной армии, проявившаяся во всей полноте в ходе длительных боев восточнее Смоленска в июле и августе 1941 г., убедила Гитлера в том, что у него нет иного выхода, кроме как наступать на Киев. Не может быть сомнений в том, что фюрер решился на это, храня верность основным стратегическим принципам плана «Барбаросса». Наконец, невзирая на поражение в декабре 1941 г. у ворот Москвы, вырисовываются два неоспоримых вывода. Первый: наряду с потерями, понесенными Западным, Резервным и Брянским фронтами в конце августа и начале сентября, катастрофическое поражение, которое Красная армия потерпела у Киева, фактически облегчило последующее наступление группы армий «Центр» на Москву в ходе операции «Тайфун» в октябре. Второе: как свидетельствуют последние анализы, учитывая мощь Красной армии на фронте и флангах, наступление группы армий «Центр» на Москву, начнись оно в сентябре, возможно, возымело бы еще более серьезные последствия для группы армий «Центр», чем выпавшие на ее долю в ходе проведения операции «Тайфун»
[17]
.
Стратегия и операции Советов
Несмотря на пакт о ненападении Молотова – Риббентропа, подписанный Германией и Советским Союзом 23 августа 1939 г., напряженность между двумя странами в течение последующего года, в особенности после разгрома Германией Франции, Бельгии и Нидерландов весной 1940 г., не спадала. К осени 1940 г. она привела к столкновению интересов Германии и СССР в Восточной Европе, включавших и развязанную Советским Союзом войну с Финляндией, румынско-германские военные соглашения и советскую оккупацию сначала стран Балтии, а позже и румынской Бессарабии. Следует добавить и неудачи Германии в попытках добиться победы в воздушной войне с Великобританией (битва за Британию). Все это побудило Гитлера приступить к планированию войны с Советским Союзом. В этом отношении Гитлера подпитывала идея о слабости Красной армии, крайне неблагоприятно зарекомендовавшей себя в ходе советско-финской войны конца 1939 – начала 1940 г. Одновременно с разработкой планов вторжения под кодовым названием «Барбаросса» вермахт стягивал силы в Восточную Польшу и осуществлял демонстративную авиаразведку приграничных районов Советского Союза.
И все же, невзирая на множество свидетельств и признаков враждебных намерений Гитлера, вторжение Германии в Советский Союз застало Сталина и комсостав Красной армии врасплох. На самом деле, будучи диктатором и главным носителем конкурирующей идеологии, Сталин понимал враждебность Гитлера к большевизму (коммунизму) и русским, поскольку расовая идеология нацизма сознательно противопоставляла себя идеологии Ленина и якобы «неполноценным» славянам. Однако, будучи проницательным и безжалостным диктатором, во многом весьма схожим с фюрером Великогерманского рейха, Сталин верил в то, что сумел подкупить Гитлера, заключив с ним соглашение о ненападении и тем самым если не предотвратить, то хотя бы оттянуть момент, когда взаимная враждебность перерастет в открытую войну. Исходя из этой убежденности, и военная программа, начатая народным комиссаром обороны Маршалом Советского Союза Тимошенко после советско-финской войны, должна была быть завершена к лету 1942 г. Впечатляет то, что Сталин, очень внимательно следя за тем, чтобы его Красная армия не допускала ни малейших враждебных выпадов против Германии в течение первых шести месяцев 1941 г., тем не менее все же решил подстраховаться на случай внезапного нападения немцев, проведя скрытую мобилизацию пяти армий и 800 тысяч человек в апреле 1941 г. Именно поэтому после уничтожения основных сил Красной армии в приграничных районах в первые недели войны, как и предусматривалось планом «Барбаросса», уже предвкушавшие полную победу немцы были в шоке, столкнувшись с частями непонятно откуда взявшихся пяти армий Сталина вдоль восточных берегов Днепра и Западной Двины.
Несмотря на все меры предосторожности Сталина, вторжение Гитлера согласно плану «Барбаросса» застало Советы врасплох, по крайней мере в аспекте времени вторжения, его внезапности (без объявления войны!), огромного размаха и соответствующих стратегических задач. В результате в дополнение к полнейшему разгрому большей части ВВС Красной армии на земле уже в первые часы после вторжения тевтонские орды вермахта парализовали и разгромили ничего не подозревавшие армии Советов, оборонявшие приграничные районы. Столкнувшись с реалиями внезапного нападения, да еще такого размаха, Сталин и его комсостав высших эшелонов реагировали вполне объяснимо, прежде всего просто приступили к действиям согласно существующим планам мобилизации, а вскоре и нанесли ответные удары, насколько это было возможно после столь вероломной атаки.
