Еще оставалась важная часть в их разговоре. Какие-то мелочи она уже забыла и даже жалела, что список «непонятностей» не с ней. Но то были действительно мелочи, зато ее последний вопрос был отнюдь не пустяком.
– Зачем ты мне мстил, Кирилл? Зачем ты меня пугал?
– Мстил?!
– Ну, я не знаю, как ты это называешь. Наказывал. Давал понять, что я в твоих руках. Не знаю, как ни называй, но это некрасиво!
– Ты ничего не поняла, Тоня… Все не так! Это ты оказалась неблагодарной! Ты мне часто говорила, что очень ценишь все, что я для тебя сделал, – но это пустые слова! Ты ни в чем не захотела мне уступить! Ты только пользовалась мною, вот и все! Все вы, женщины, такие…
Он горько усмехнулся. Тоня смотрела на него во все глаза: это она – неблагодарная??? Когда она молилась на него, когда она дышала им, когда… Она отказалась, верно, от его некоторых эротических затей, но нельзя же превращать ее благодарность в рабство! Это неправильно, это неблагородно…
Но она не знала, как объяснить это Кириллу. А он меж тем продолжал:
– Я был с тобой так нежен, так внимателен, – ведь правда, ты не можешь с этим спорить? Я целиком был твой и для тебя! А ты мне отказала в такой малости… Эх, Тоня, ты даже не знаешь, как ты меня обидела! Я думал, ты другая, не такая, как все…
Это был какой-то совершенно неожиданный, незнакомый Тоне ход мысли и чувств, и сейчас она честно пыталась вникнуть в эмоциональную логику Кирилла.
– Я не пугал тебя, – продолжал он грустно. – И не наказывал. Я только хотел показать тебе, как ведут себя грубые люди, которые с тобой не считаются. И чтобы вспомнила, как я был ласков и терпелив. Хотел, чтобы ты сравнила. И оценила!
– Но ведь я могла разбиться на машине, Кирилл!
– Не могла. Даже если бы ты не справилась с управлением, ты бы просто съехала в поле. Там ничего опасного нет. И скорость была первой. Ты с перепугу не разобралась.
Тоня уже плохо соображала. С точки зрения Кирилла, все было нормально, и вообще это она обидела его, хорошего мальчика… Вот ведь как удивительно смотрят люди на одну и ту же ситуацию! Она приняла его чуть ли не за опасного маньяка, а перед ней сидит обиженный ребенок со своей упрямой логикой, даже не лишенной стройности…
…Она никак не могла решить, каков итог этого разговора. Все выяснилось – или нет? Все теперь нормально – или нет? Все будет по-прежнему – или нет?
И вдруг Кирилл сел рядом с ней, наклонился, потерся об ее щеку щекой и, чуть коснувшись губами мочки уха, проговорил:
– Давай забудем все это, как кошмарный сон, а? У меня нервы измотаны, как мочало… Я не в себе был… Обижался на всех, на все, на тебя… Мне казалась, что ты несправедлива ко мне… Мальчишество, конечно. Глупо, ужасно глупо… Ты меня простишь?
И Тоня, не сказав ни слова, просто подставила ему губы.
…На работе у Тони все складывалось лучше и лучше. Соперничество поутихло – Тоня оказалась рецензентом деликатным. Она никогда не «рубила» чужие идеи и тексты, но подсказывала направление, в котором надо их доработать. В результате в их отделе воцарилась почти полная идиллия, а начальник не уставал ее нахваливать.
Счастливо начавшееся утро продолжалось лучезарным днем. Давно у нее не было такого великолепного настроения, давно она так не сияла глазами и улыбкой, давно ей не делали столько комплиментов, как сегодня.
В упоении, она позвонила Александре, улучив момент, когда никто не мог ее слышать.
– Все прояснилось, – заверила она, пересказав в двух словах объяснения Кирилла, – все встало на свои места! Я вам потом объясню поподробнее, при встрече, а пока что передайте, пожалуйста, Алексею, что больше ничего не нужно разузнавать! Скажите, что я очень-очень ему признательна за желание помочь, но помощь уже не нужна. У нас все отлично!
Александра не сразу ответила. И Тоня испугалась, что сейчас снова вернутся подозрения, сомнения, страхи. У нее даже противно зазвенело в голове от этой мысли.
– Передам, конечно. Очень рада за тебя, Антоненок.
В голосе Александры слышалось сомнение, но Тоня была благодарна, что журналистка не стала им делиться. Тоня была счастлива, счастлива, счастлива! И ничто не имело права помешать этому счастью.
Алексей Кисанов, узнав о звонке Тони, лишь пожал плечами:
– Тем лучше. У меня и так дел невпроворот. Но я все же приставлю Ванюшку в этой истории покопаться. Нечисто в ней что-то. Хорошо, если только краденые машины…
…Две недели пролетели на одном дыхании. Сказка не просто вернулась, а стала, кажется, еще прекрасней. А на их исходе Кирилл вернулся к разговору об острых ощущениях. В самый разгар любовных ласк, когда Тоня уже не знала, как еще излить свою нежность и страсть, он нашептывал ей о новых возможностях утолить их жажду друг друга, о неизведанном опыте, расширяющем границы чувственности…
И Тоня, холодея, чувствовала, как слабеет ее сопротивление…
Она не знала точно, как сформулировать свое отношение к происходящему и происшедшему. За каких-то неполных восемь месяцев многое, очень многое изменилось не только в ее жизни, но и в ее взглядах. Может быть, самым большим открытием и потрясением за все это время стала для нее мысль Кирилла о том, что за ее добротой стоит на самом деле трусость и малодушие, неумение дать отпор. Как многие добрые от природы люди, Тоня слепо считала свою доброту достоинством, но никогда раньше не пыталась осмыслить ее суть.
Однако после тех слов Кирилла она не на шутку задумалась. Она стала наблюдать за собой и увидела со всей ясностью, что далеко не всегда она готова прощать, что далеко не всегда она действительно жалеет своих обидчиков, как ей казалось раньше. Нет, она часто злилась и возмущалась, осуждала и негодовала… И не умела при этом отказать!
Иными словами, Кирилл был прав. Она оказалась просто малодушной трусихой. Она не умела сказать «нет», она не умела поставить на место тех, кто слишком бесцеремонно обращался с ней, – она уступала, и вовсе не от доброты, которой она раньше так гордилась…
Не столько осмысливая, сколько подсознательно переживая это мировоззренческое открытие, Тоня поняла: доброта должна стать принципом. Не слабостью, не одноклеточной реакцией врожденной покладистости, а осознанным волеизъявлением.
Но и с этим все было крайне не просто. Нужно было научиться отличать, где ее ведет слабость, а где новорожденный принцип. Ведь уступить было легче и проще, чем проявлять твердость и противостоять!
Вот и сейчас, когда Кирилл вернулся, так хотелось все забыть и простить! Но Тоня уже знала, что прощать можно только тогда, когда ничего не забыла. Когда не спрятала голову под крыло, а, видя во всей ясности произошедшие события, понимая их для себя обидность, сознательно решаешь, простить или нет.
В свете этих размышлений она долго и тщательно анализировала свои чувства к Кириллу. Она пыталась отделить страсть от чисто человеческой привязанности, найти точные определения разным граням любви, очертить пределы своего нравственного долга по отношению к любимому мужчине и пределы своей свободы и независимости. Она совершала математические действия умножения и деления между собственным удовольствием и самопожертвованием, пыталась определить меру взаимности, чтобы решить, стоит ли она знака равенства…
