– Какой же ты глупый пес… – тихо произнесла она. – Ну, неужто ты думаешь, что я тебе сделаю плохое? А еще говорят, что собаки разбираются в людях.. Ты действительно глупый пес, раз не разбираешься!
Питти зарычал громче и немного дернулся.
– Ладно, – сказала Тоня. – Я все-таки надеялась, что ты умнее. Ну, и сиди тут один.
Она вернулась за стол. Обед подходил к концу, и вскоре Гера покинул веранду, исчезнув в комнатах. Питти остался на веранде.
– А он без Геры не вздумает покусать нас? – спросила Тоня, опасливо косясь на питбуля.
– Пока он не получит команду от Геры, – даже она будет произнесена шепотом с другого конца участка, – Питти не сдвинется с места, – заверил ее Писатель. – Ну, продолжим нашу беседу. Думаю, что для тебя, Тоня, больше не осталось загадок в том, что произошло…
– Остались, – беспечно сообщила Тоня, диву даваясь собственному нахальству. – Вы шизофреник?
Писатель, неожиданно для нее, снисходительно улыбнулся.
– Возможно, творчество – это род психического отклонения… И, в таком случае, я псих с точки зрения «нормальной» посредственности… Но, видишь ли, меня примитивная «норма» не интересует. Это удел убогих людишек, лишенных таланта, не знающих откровений… Если я шизофреник, то меня это устраивает. Вне зависимости оттого, что думаешь об этом ты, детка. Вернемся к теме, однако. Как ты уже знаешь, я тебя выбрал на роль своей героини. И в этом качестве ты должна была дать мне возможность изучить все твои реакции и эмоции, твои чувства, твои мысли…
– Почему это я – должна? – вскочила она со стула. – Я вам ничего не должна! Это вы придумали, вы! С вашей ненавистью и презрением к людям, к жизни, – или, точнее, с вашим страхом перед людьми и перед жизнью!
Гера явился на шум и молча встал в проеме двери на веранду, привалившись к притолоке.
– Сядь, – жестко произнес Писатель. – Ты напрасно надеешься меня задеть. Ты можешь меня называть подлецом, негодяем, шизофреником и кем угодно – меня это нисколько не волнует. Я за пределами таких убогих понятий для кассирш, как «хорошо» и «плохо». Я делаю только так и то, что интересует и устраивает меня. И мне совершенно безразлично, что думают об этом остальные. Если бы в этих понятиях была какая-нибудь реальная сила, – то меня с первой же книги люди осудили бы за то, что я к ним «плохо» отношусь. Но они этого не сделали. Они меня понесли на руках. И теперь они с нетерпением ждут от меня нового шедевра, в котором я найду еще один оригинальный способ их унизить. И я должен его написать. А ты должна мне помочь. Должна, – потому что я так решил. И что ты думаешь об этом, меня не колышет. Я выбрал тебя, закомплексованную, никому не нужную кассиршу, рассчитывая на твое послушание и благодарность за все, что я тебе дал. Ты не благодарна? Ты не слушаешься? Тем хуже для тебя. Ты – мой персонаж, а я – твой автор. Это Я пишу роман! Это Я решаю твою судьбу! Твою жизнь и твою смерть. Я!!!
Он вскочил со стула и прошелся по веранде. Тоня и Кирилл застыли на своих местах за столом.
Помаршировав некоторое время, Писатель вдруг остановился и, с просветленным лицом, спокойно, почти ласково произнес:
– Я желал увидеть твой страх, Тоня… Ты даже не представляешь, как ты была не права, отказавшись от клуба садомазохистов, когда тебя звал туда Кирилл. Там детские развлечения по сравнению с тем, что ждет тебя теперь. В клубе, видишь ли, все на добровольной основе, стоило только втянуться. А здесь… Здесь тебя уже никто спрашивать не будет. Страшно, Тоня? – мазнул он довольным взглядом по ее побелевшему лицу. – Вот и правильно. Тебе должно быть страшно. Пока вы трудились в саду и спали, Гера оборудовал в подвале дивный интерьер. Пойдемте на экскурсию.
В сопровождении садовника с питбулем, они спустились в подвал. И там…
Там Кирилл узнал похожую сцену, которую видел на чьей-то даче, откуда они с Тоней сбежали: перекладины на стенке, – с верхней свисали цепи с наручниками на концах, – и какой-то странный стол из составных элементов, на котором лежали плети, и другой, маленький, прикрытый салфеткой, под которой явно что-то находилось.
– Вот здесь тебя привяжут, – принялся комментировать со смаком Писатель, – и будут стегать. Вот здесь тебя будут насиловать, причем изощренно… Гера, покажи.
Гера снял салфетку со столика. У Тони потемнело в глазах, и она, покачнувшись, схватилась за Кирилла.
– Я пригласил хороших ребят, знающих толк в этом деле, – продолжал Писатель, – а мы с Кириллом будем смотреть и наслаждаться… Да, Киря?
И тут Кирилл его ударил кулаком в лицо. Писатель отлетел на пол. Из разбитой губы засочилась кровь. Кирилл тут же подскочил и принялся пинать его ногами.
– Кирилл, питбуль!!! – закричала Тоня, увидев мелькнувшее в броске серой молнией тело собаки.
Кирилл развернулся, но поздно: питбуль впился в его ногу. Изогнувшись, Кирилл достал до горла собаки и принялся ее душить. Тоня метнулась и схватила первое, что ей попалось: плеть.
Гера, который не успел сразу среагировать, запоздало бросился к ней, но плеть обожгла его лицо. Он колебался какую-то секунду, – не от боли, а из-за раздвоения внимания: он слышал, как хрипит, задыхаясь, его пес, и, в то же время, нужно было справиться с Тоней.
Тоня этим воспользовалась, и плеть снова обожгла его лицо – она специально метила по единственной неприкрытой одеждой и чувствительной части. Если бы ей удалось попасть в глаза, чтобы выключить садовника хотя бы на время, было бы еще лучше!
– Души его, Кирилл, души поскорее! – крикнула она, замахиваясь в очередной раз плеткой, чувствуя, что если питбуль окажется выведенным из игры, то их шансы на спасение возрастут.
…Но они забыли про Писателя. Под шумок он нашел в углу подвала доску и со всей силой обрушил удар на голову Кирилла. Медленно заваливаясь на бок, Кирилл выпустил горло питбуля, и Гера, чье лицо пересекали две багровых полосы от плети, подхватил задыхающегося пса на руки и нежно прижал к себе, как ребенка. Писатель стоял с доской в руках и торжествующе оглядывал поле боя.
Бросив плетку, теперь уже бесполезную, – что она против двоих мужчин? – Тоня присела возле Кирилла, завернула штанину. Глубокая рваная рана кровоточила.
– Нужно ехать в больницу, – сказала Тоня, подняв глаза на Писателя. – Рану надо продезинфицировать и зашить.
Она переместилась к голове Кирилла. На ней крови не было, только большая шишка вздулась посредине.
Писатель, следивший за ее манипуляциями, довольно улыбнулся.
– Гера, оставь Питти, займись юношей. Ничего с твоей тварью не случится, оклемается. – Он вытер кровь, все еще сочившуюся из разбитой губы. – Ты одна, красавица, ухитрилась выйти из этого боя без потерь. Ну, ничего, у тебя еще все впереди!
Гера, подхватив Кирилла под мышки, посадил его. Кирилл открыл глаза и качнулся. Гера его придержал и слегка встряхнул, но Тоня тут же, встав на колени за спиной Кирилла, обхватила его за плечи и прижала к себе, не давая ему опрокинуться снова.
