«Пусть будущее вынесет нам приговор на основании моих записок, и пусть мир увидит в них хотя бы каплю того страшного трагического света смерти, в котором мы жили», – так закончил Залман Градовский свое письмо из ада, свою касибу потомкам.
Письмо до нас чудесным образом дошло и вместе с другими касибами легло в основание этой книги. Но вечная память и тем, чьи рукописи были найдены и выброшены или не были найдены и уже никогда не будут найдены, – их унесла река времен.
Вечная память и тем миллионам евреев, что приняли мученическую смерть и не проронили об этом ни словечка. Тем больший вес ложится на уцелевшие и дошедшие до нас свитки.
Аврома Левите в свое время поразили героические полярники, и перед лицом смерти не выпускавшие карандашей из цепенеющих пальцев и продолжавшие – ради вечности и науки – делать заметки в своих полевых дневниках.
«Все мы, кто умирает тут в полярном ледяном равнодушии народов, забытые миром и жизнью, все же имеем потребность оставить что-то для вечности, если не полноценные документы, то, по крайней мере, обломки того, как мы, живые мертвецы, помнили и чувствовали, думали и говорили. На могилах, где мы лежим, засыпанные заживо, мир танцует дьявольский танец, и наши стоны и крики о помощи затаптывают ногами, когда мы уже задохнемся, нас примутся откапывать; тогда нас уже не будет, только наш пепел, развеянный по семи морям…»
Но Левите предупреждает: его бы покоробило, если этот зов дойдет не по адресу! Если грядущие хамы и фарисеи будут считать своим долгом громко «сожалеть о нас» и бросятся произносить свои пустейшие «надгробные слова», а «милосердные дамы будут вытирать глаза надушенными платочками и скорбеть о нас: ах, несчастные».
И даже Того, кого он обвинил в глухоте и нежелании слышать, он тоже не считает адресатом, хотя и просит Его не дать этим узническим запискам пропасть: «Да будет воля Твоя, не слышащий голос плача, сделай для нас хоть это – сложи слезы наши в кожаный мех Твой. Сохрани эти страницы слез в дорожной суме бытия, и да попадут они в правильные руки и совершат свое исправление».
Он словно предугадал адорновскую максиму («Это варварство – после Аушвица писать стихи», 1949) – и заранее дал на нее возражение.
Да, произошла беспримерная планетарная Катастрофа, как если бы в Землю врезалась комета ненависти и выжгла смертным огнем половину одного небольшого народа. От удара образовался глубочайший кратер, Anus Mundi, земная кора растрескалась, но планета не раскололась.
Да, евреев уничтожали, – но евреев не уничтожили. И долг уцелевших – засвидетельствовать и сохранить память об этой Катастрофе, рассказать о ней так, чтобы именно после Аушвица могли бы возникнуть новые стихи – такие, каких еще не знала поэзия. Такие, в которых, – о чем бы они ни были, хоть о пингвинах в Антарктиде, – уже отразился бы подспудно весь опыт аушвицких газовен, бабиярских рвов и развалин восставшего гетто, под которыми прятались последние, как им самим казалось, оставшиеся на Земле евреи.
И в этом, возможно, главное назначение публикуемых здесь свитков и рассказа об их истории.
Отныне прочесть их сможет каждый желающий. Но их истинный адресат – те самые «правильные руки», еврейские и нееврейские, в которых строки из Ада оживут, обретут свои голоса и по-настоящему заговорят.
Postscriptum
На первый взгляд этот корпус «свитков из пепла» имеет вид подытоживающей сводки. Но это иллюзия. Максимум того, на что тут можно претендовать, – промежуточная версия. Напротив, издание скорее призвано стимулировать свое продолжение.
У двух текстов из десяти – все еще не установлены местонахождения оригиналов! Их непременно надо искать и найти – в Польше и во Франции.
Но самое, пожалуй, главное: на текстах Градовского, Лангфуса, Левенталя и Наджари просто рано ставить точку. Ведь прочитанность рукописи Градовского, хранящейся в Санкт-Петербурге, – всего 60 %, а прочитанность остальных, хранящихся в Освенциме и Варшаве, гораздо ниже.
А ведь отнюдь не исключено и некоторое приращение прочитанного – с помощью современных технологий и технических средств, применяемых, например, в криминалистике. Их грамотное и осторожное приложение к рукописям зондеркоммандовцев позволило бы впервые прочитать те места, что до сих пор не поддавались расшифровке. Или, по крайней мере, существенную их часть.
Одной их таких перспективных технологий является метод гиперспектрального отображения1, основанный на специальном фотографировании с применением света разных длин волн – от ультрафиолетового до инфракрасного. Получается условный гиперкуб, одна из осей координат которого записывается в виде длины волны, а остальные две относятся к сфотографированной площади. Специальная контрастная обработка данных позволяет обособлять буквы и, стало быть, заново выделить и распознать письменный текст.
Таким образом часто удается прочитать выцветшие, поблекшие или, как в нашем случае, сильно размытые чернила. Прочитанное же можно записать и перевести, а переведя – попытаться осмыслить отвоеванную у небытия информацию.
Правда, на этом пути, кроме технологических, могут встать и иные преграды: бюрократические. И тут гиперспектрограммы бессильны.
К сожалению, ряд уже предпринятых попыток к успеху пока не привел – ни в Санкт-Петербурге, ни в Освенциме. А ведь чем больше времени будет упущено – тем слабее будет эффект от применения новейших технологий.
Однако прочтение непрочитанного представляет настолько большой историко-культурный интерес, что рано или поздно будут преодолены и эти преграды.
1 Этим описанием метода я обязан И. Рабин.
Приложения
Приложение 1
ХРОНИКА СОБЫТИЙ, СВЯЗАННЫХ С «ЗОНДЕРКОММАНДО» В АУШВИЦЕ-БИРКЕНАУ
Приложение 2
СПИСОК ЧЛЕНОВ ЕВРЕЙСКОЙ «ЗОНДЕРКОММАНДО» В АУШИЦЕ-БИРКЕНАУ
