Это была совершенно особая команда, почти сплошь состоящая из заключенных-евреев и обслуживавшая весь этот конвейер смерти – почти от самого начала и до самого конца. Это они, члены «зондеркоммандо», надевали противогазы и извлекали трупы из газовен, сбрасывали их в костры или загружали в муфели крематориев, ворошили и хоронили их пепел, бренный пепел сотен тысяч людей, убитых на этой фабрике смерти.
Эта подсобная деятельность могла быть самой разнообразной. Так, чрезвычайно желательным для СС было спокойное состояние и поведение жертв перед их умерщвлением. Поэтому к технологии убийства и к обязанностям членов «зондеркоммандо» относились и успокоительные мероприятия, или, как сказали бы сейчас, операции прикрытия, – для чего и привлекались зондеркоммандовцы, как «свои»10.
Но так было не всегда. Функционал, численность – и даже национальный состав! – соответствующих «бригад особого назначения» варьировался и видоизменялся во времени.
Самая первая «зондеркоммандо» действовала на крематории I в Аушвице-1: она состояла наполовину из поляков, имела дело только с трупами и справедливо именовалась «крематориумскоммандо» (Krematoriumskommando). Те, кого использовали на импровизированных бункер-газовнях и массовых могилах, именовались командами по очистке и захоронению (Räumungs– und Begrabungskommando), а те, кого заставляли разрывать братские могилы и сжигать останки в огненных ямах, так и назывались командами по эксгумации и сжиганию (Exhumierungs– und Verbrennungskommando).
С марта 1943 года вернулся термин «крематориумскоммандо», причем росло число самих таких команд – по мере пуска в строй все новых крематориев11.
И, наконец, самая последняя дефиниционная новация – команда по обрушению крематориев (Abbruchkommando Krematorium).
Номинально все это преемственные разновидности различных «арбайтскоммандо». И хотя в официальном документообороте Аушвица-Биркенау термин «зондеркоммандо» тоже встречается (начиная с сентября 1942 года), но скорее как метафора и эвфемизм, как лингвистическая «операция прикрытия», но еще и как собирательный термин для описанного разнообразия. Именно поэтому шире всего он привился в лагерном обиходе, прочно обосновавшись в лексиконе как эсэсовцев, так и узников.
Образцовая фабрика смерти
«Операцией прикрытия» было и употребление символики Красного Креста. Именно красный крест красовался на так называемых «санкарах» – легковых санитарных машинах, на которых на каждую операцию приезжали и уезжали дежурный врач и эсэсовцыпалачи. Красные кресты были нашиты или намалеваны краской и на синих шапках у членов «зондеркоммандо» – их спецодеждой были не казенные полосатые робы, а самая обыкновенная цивильная одежда12, вызывавшая у жертв минимум подозрений.
И только само убийство – вбрасывание в камеры ядовитого коагулята – немцы евреям не доверяли и оставляли безоговорочно за собой13. Непосредственно палаческую работу выполняли эсэсовцы среднего звена. Когда они выезжали к газовням, их обязательно сопровождал врач14, наблюдавший за всем из машины: не дай бог с ними что-нибудь случится15. У эсэсовцев, конечно же, были противогазы, которые они, бахвалясь своей «храбростью», не всегда одевали, а также специальные приспособления для быстрого открывания больших банок с гранулами. Вбрасывая гранулы в газовые камеры сквозь специальные отверстия-окошечки16 сверху или сбоку, они посмеивались и переговаривались друг с другом о пустяках. После чего закрывали окошки цементными или деревянными ставнями-втулками.
Но иногда, вопреки инструкции, они даже не закрывали их, а смотрели сквозь стекла противогазов, с любопытством и торжеством, на то, что происходит внизу. На то, как люди, карабкаясь друг на друга, кидались к этим окошкам и как первыми умирали те, кто оказывался внизу, может быть и не от удушья еще (сама агония отнимала не менее 6–7 минут), а от того, что их раздавили, – то были в основном инвалиды и дети. Перед смертью люди цеплялись, вгрызались ногтями в исцарапанные уже и до них стены…
Налюбовавшись и закрыв ставни, они садились в свои машины с флажками и красными крестами, нарисованными на боках, и, продолжая болтать, уезжали…
Кстати, место циническому веселью и палаческому юмору находилось везде. Шутники-немцы говорили раздевшимся детишкам, чтобы они не забыли взять с собой мыло и чтобы обязательно связали сандалики или туфельки шнурками. «Готово!» – говорил врач, посматривая то на часы, то в глазок двери газовой камеры. «Камин» – вот ласковая кличка, данная эсэсовцами крематориям. «Himmelskommando» («Небесная коммандо») – пошучивали эсэсовцы по адресу не то уничтоженных уже евреев, не то живых еще зондерокоммандовцев17. «Угощайтесь» или «жрите», – говорили они, вбрасывая в «душевые» камеры газ. «Рыбам на корм», – шутили о пепле, загружаемом в грузовики для сбрасывания в Вислу или Солу.
Если жертв было немного (по разным свидетельствам, верхней границей этого «немного» было 100 или 500 чел.)18, то «Циклон Б» на них не тратили, а убивали пистолетными выстрелами в затылок. Происходило это во дворе крематория, а иногда и в его внутренних помещениях. В таких случаях степень соучастия членов «зондеркоммандо» в процедуре убийства становилась на порядок нагляднее и очевидней: нередко двоим из них приходилось держать жертву за руки и за уши, пока палач не спускал курок19. И, хотя непосредственным убийцей по-прежнему оставался немец-эсэсовец, еврей-зондеркоммандовец в этом случае уже не мог не ощущать своего прямого соучастия в происходящем20.
Огненной ямы или крематория из жертв не избегал никто, и в конечном счете от 70–75-килограммового человека оставалось не более килограмма темно-серого пепла. Правда, берцовые кости почти никогда не прогорали до конца, и их приходилось потом дробить на специальных устройствах.
Иными словами, узким местом конвейера смертоубийства была не сама смерть, а заметание ее следов – как можно более скорое и полное сгорание трупов и уничтожение пепла.
Впрочем, и тут можно было не сомневаться в том, что применяемые технологии – самые совершенные, благо в области кремации и соответствующего печестроения Германия была мировым лидером.
Свою первую в Аушвице кремационную печь эрфуртская фирма Topf und Söhne установила в августе 1941 года. В середине августа она уже была введена в строй, получив со временем обозначение «Крематорий I».
Этот крематорий постоянно развивался и, начиная с 15 декабря 1941 года, имел уже четыре действующие муфельные печи, работавшие на коксе, а вскоре их стало шесть. Но изначально пропускная способность этого мини-крематория была скромной – всего 54 трупа за час.
Когда в Берлине или Ванзее было принято решение о превращении концлагеря Аушвиц в ультрасовременный комбинат по уничтожению евреев, стало ясно, что крематорию I такие задачи не по силам. Уж больно скромной и неэффективной была самодельная газовая камера при нем. Но окончательно он был остановлен только в июле 1943 года, после чего его зажигали лишь изредка, по особым случаям.
