И вот плывут они по морю любви, погруженные в мечтания и грезы, и тихие волны несут их к новым волшебным мирам, а они поют песни о любви, играют сладостные мелодии. И эти песни, полные радости и гармонии, возносятся к небесам. Это люди поют гимн ее величеству – царице ночи, благодарят ее за любовь и счастье, которыми она наделила мир.
Вот так выглядела та ночь – ужасная, жестокая ночь накануне праздника Пурим14 в 1944 году15, когда убийцы привели на заклание пять тысяч таких же юных и прекрасных, как и те влюбленные: они принесли в жертву своему богу чешских евреев.
Убийцы хорошо продумали это торжество, все приготовления были сделаны еще за несколько дней. И казалось, что и Луну со звездами на небесах заодно с Дьяволом они взяли себе в сообщники. И вот они вырядились, чтобы их «идеальный» праздник выглядел богато и импозантно.
И они превратили наш Пурим в Девятое ава!..16
Казалось, что на свете теперь двое небес – для всех народов одни, а для нас – другие. Для всех остальных звезды на небе мерцают, сияют любовью и красотой, а для нас, евреев, звезды на том же самом небе – синем, глубоком, – гаснут и падают на землю.
И Луна тоже не одна – их две. Для всех народов Луна – милая, мягкая, она нежно улыбается миру и слушает напевы любви и счастья. А для нашего народа Луна – жестокая, неумолимая: она равнодушно застыла в небе, слыша плач и стенания наших сердец, сердец миллионов, которые из последних сил сопротивляются неизбежной уже смерти.
Настроение в лагере
В лагере всех евреев охватила безутешная тоска. Все подавлены и измучены. Все – в нетерпеливом ожидании.
Несколько дней назад мы узнали, что к нам собираются привезти их – и вот уже три дня подряд горят печи, готовые принять новые жертвы. Но казнь откладывалась со дня на день – очевидно, что-то не получалось. Кто знает, какие последствия это может иметь. Может быть, это сопротивление, взрывная сила, пороховая бочка, динамит, который уже давно ждет взрыва? – на это мы надеялись, так мы предполагали. Ведь они из лагеря, чешские евреи. Они уже семь месяцев17 живут здесь – в этом проклятом, ужаснейшем месте на свете. Они уже все здесь знают и все понимают. Они каждый день видят этот огромный столб черного дыма с пламенем, который все время вырывается из подземного ада – и уносит к небесам сотни жизней.
Они знают, им не надо рассказывать, что это место специально создано для того, чтобы истреблять наш народ – убивать газом, расстреливать, резать или мучить, выдавливать из жертв кровь и мозг тяжелой работой и побоями, пока они не свалятся без сил прямо в грязь, – и их изможденные тела так и останутся там лежать. Но чешские евреи верили и надеялись, что их минет эта судьба, потому что их пытаются защитить словацкие18 власти.
И действительно, это был первый случай, когда целые транспорты с евреями не отправили в печь тут же, а поселили в лагере, целыми семьями. Это было для них большим утешением, знаком, что «власть» их выделила, защитила от действия общего для всех евреев закона – и их не ждет теперь та же судьба, которая постигла евреев всего мира: их не принесут эти убийцы в жертву своему богу. И потому они, несчастные и наивные жертвы, ничего не знали, ничего не понимали, не старались разгадать замысел этих подлых садистов и преступников – сохранить им жизнь до поры до времени, отсрочить их казнь – и все ради какой-то великой дьявольской цели. Их обманули, позволив им еще пожить. А когда цель обмана была достигнута, их жизнь перестала быть кому бы то ни было здесь нужна, и теперь они – как и все остальные евреи, чье единственное предназначение здесь – быть убитыми.
Но вдруг их оповестили, что они «высылаются» из лагеря. Страх, испуг, дурные предчувствия овладели ими: интуиция подсказывала, что ничего хорошего их не ждет, – но верить в это они не хотели. Лишь в последний день своей жизни узнали они, что их не переводят на работу в другой лагерь, а ведут на смерть.
В лагере напряжение, хотя это уже далеко не первый случай, когда забирают сразу тысячи людей, которые наверняка уже знают, что их ведут на смерть. Но сегодня случай особый: эти люди приехали сюда целыми семьями, живут вместе и надеются, что их освободят, – ведь уже семь месяцев они здесь живут, – и что они смогут вернуться к своим братьям, которые остались в Словакии19. Все сострадают им сейчас, всем жаль этих юных жизней, этих людей, которые сидят взаперти в темных холодных бараках, как в клетках, а двери заколочены досками.
Семьи уже разделены: рыдающих женщин ведут в один барак, убитых горем мужчин – в другой, а подросших детей – в третий, они сидят там, тоскуют без родителей и плачут.
Все в отчаянии ходят по лагерю, невольно смотрят в ту сторону, в тот угол, где за проволокой, за забором – переполненные бараки, в которых тысячи людей, тысячи миров, – и вот наступает их последняя ночь. Они сидят там, несчастные жертвы, оглушенные болью и муками, и с ужасом ждут, что произойдет. Они знают, они чувствуют, что близок их последний час. В щели в барачных стенах проникают лунные лучи – Луна освещает обреченных на смерть.
Сердца и души измучены, они болят и кровоточат. Ах, как бы эти люди хотели быть вместе – мужчины с женщинами, родители с детьми – хотя бы в последние часы! Как хотели бы они обнять и поцеловать друг друга, излить сердце в плаче и крике! Родители были бы счастливейшими людьми, если бы им позволили хотя бы прижать своих детей к сердцу, поцеловать их – сильно и нежно, оплакать это горе, оплакать своих детей, которые еще так молоды и полны жизненных сил, которые без вины, без причины – только за то, что они родились евреями, – должны сейчас умереть.
Как бы они хотели оплакать свое несчастье, свою ужасную судьбу! Как бы они хотели вместе, целыми семьями скорбеть о своей гибели! Но даже этого последнего утешения – вместе отправиться в ужасный путь, быть вместе до последнего шага, не разлучаться до последнего вздоха – даже этого подлые изверги им не позволили. Они сидят по отдельности, оторванные друг от друга, разлученные. Каждый погружен в глубокое отчаяние, каждый тонет в море мук и боли и сводит последние счеты с жизнью.
Они плачут, стенают, содрогаются от боли. Эти раздумья разрушают все их естество.
А мир так прекрасен, так совершенен и волшебен… Сквозь щели в бараке они выглядывают, смотрят на него – на этот величественный чарующий мир – и вспоминают о том, какой прекрасной и счастливой была некогда их жизнь. Перед глазами у них проходят все минувшие годы, которые теперь навсегда уже исчезли, и показывается ужасная действительность, окружающая их. Все подавлены и разбиты страданием в ожидании страшной кончины.
Каждый проплывает заново по волнам своей жизни – от начала до конца.
Даже дети, совсем маленькие – которых не оторвали от матерей – тоже предчувствуют близкую гибель. Детская интуиция подсказывает им, что их ждут ужасные события. Всеобщая скорбь, тяжелое отчаяние глубоко проникло и в их детские сердца. Их пугают даже материнские поцелуи и ласки – со страданием пополам. Они приникают, прижимаются к сердцу матери и тихо плачут – чтобы не мешать глубокому материнскому горю.
