Обо всем этом Баленсиага мог бы рассказывать долго, однако он, как всегда, немногословен. Принципов у него всего несколько, но они довольно жесткие. Вот, к примеру, один из них: даже самый талантливый модельер не может сделать женщину шикарной – таковой она должна быть сама. Он также не считает, что шик связан с каким-то сиюминутным веянием. Если, по его словам, женщина весьма courci (непереводимое испанское слово, что-то вроде «умная, но стеснительная»), то можно, конечно, подобрать ей соответствующие друг другу сумочку, платье и платок; выглядеть она будет аккуратно и вместе с тем вульгарно, то есть едва ли так, как ей бы хотелось.
Баленсиага также полагает, что модница не будет элегантной, если не выберет одного-единственного модельера. А модельер этот, дабы не изменять себе, должен бежать подальше от нескончаемой суеты и завистливого шепота Вандомской площади.
Когда Баленсиагу спрашивают, чем, по его мнению, должна обладать настоящая утонченная дама, тот в шутку приводит слова Сальвадора Дали о том, что элегантная женщина – всегда довольно неприятная особа. Но Баленсиага проводит разницу между дамой элегантной и шикарной: для него нынешние элегантные дамы – это шикарные кокотки прошлого, только с налетом респектабельности.
С точки зрения Баленсиаги, прежняя жизнь уже не вернется. Для того чтобы сравняться в красоте с дамами начала века, у сегодняшних женщин попросту недостаточно или вовсе нет времени. Мы живем совершенно в ином мире. Одна эпоха завершилась с окончанием Первой мировой войны – изящная эпоха, когда правили Ворт и Дусе. Потом наступила эпоха шика. Как утверждает Баленсиага, это случилось благодаря Мадлен Шерюи, которая не столько ввела новую моду, сколько добавила в уже существующую пикантности, пластичности и, как следствие, блеска. Следующему этапу положила конец Вторая мировая война.
При этом Баленсиага, как и Диор, уверен, что дизайнер обязан подчиняться духу времени; модельеру нельзя идти против своей эпохи – наоборот, он должен посредством установившейся моды суметь донести до людей свою идею. Он должен чувствовать потребности женщин, видеть тот образ, к которому они в данный конкретный момент тяготеют. Сам Баленсиага, перед тем как приступить к новой коллекции, думает не о том, что он хотел бы дать людям, а о том, что сейчас жизненно необходимо. Конечно, его творения все равно пропущены через призму твердого, несгибаемого испанского нрава; таким образом, из мимолетного рождается нечто крепкое и устойчивое, и преходящее обретает долголетие.
Баленсиага не пытается угнаться за модой нового сезона – он о ней ничего не знает, и она ему неинтересна. Разве что он пытается почувствовать, как в данный конкретный момент должна выглядеть женщина. Модельер, мыслящий как Диор, скорее всего попытается проследить траекторию движения моды, изучив коллекции предыдущих сезонов и приняв во внимание разные косвенные признаки; ему и в голову не придет закрыть на все это глаза и попытаться придумать совершенно новую форму. Получается, что консервативный Баленсиага в конечном счете оказывается куда смелее большинства своих французских конкурентов.
Гениальный испанец с большим сожалением отмечает, что современным женщинам все труднее воспитывать в себе утонченность: в самом деле, откуда взять время на то, чтобы быть элегантной! Но есть, с его точки зрения, у них и преимущество: они прекрасно понимают, какую опасность таит в себе роскошь и непомерные траты. Когда нет ни одной свободной минуты, особо не поблистаешь.
Вновь и вновь Баленсиага возвращается к мысли о том, что кутюрье не способен создать душу женщины – он лишь создает внешнюю оболочку, обрамление. Чтобы носить элегантную одежду, нужно быть внутренне наполненной. Баленсиага приводит пример двух женщин, которым предложили примерить одно и то же платье: на одной оно смотрелось вульгарно, на другой – изящно.
Если женщина, желая хорошо выглядеть, часто меняет платья, то, по мнению Баленсиаги, это не совсем правильно. Так, мужчины за всю жизнь меняют костюмы нечасто, при этом элегантности многим из них не занимать.
Если представить, что мода – это бесконечная книга, то в таком случае задача хорошего дизайнера – продолжать этот роман, придумав пару-тройку сюжетных ходов; при этом порядочный автор не станет отклоняться от основной фабулы, а удачно подхватив нить повествования, сможет и дальше ей следовать. Баленсиага в отличие от одержимых модой людей не верит, что все новое будет новым вечно – наоборот, его сюжетные ходы должны согласовываться с предыдущими, отвечать самой сути моды, ее характеру. Порой идя на уступки, он тем не менее от своего основного принципа не отступает. Даже когда около года назад покупатели коллекции стали жаловаться ему на излишнюю просторность вещей, он внял их словам и подогнал силуэты, убрав вздутие и мешковатость, но не предал своих идеалов.
Чувство цвета у Баленсиаги до такой степени обостренное, что он умеет, рассмотрев четыре сотни оттенков, безошибочно определить назначение каждого. Он твердо уверен, что модельер в выборе цвета, отвечающего его замыслу и вдохновляющего его, должен придерживаться подлинно научного подхода.
Слушая Баленсиагу, его рассуждения о женщинах, моде, современном мире, ощущаешь отчетливую и неизбывную тоску и отчаяние. Возможно, в нем и кроется секрет уникального таланта модельера: ведь то, что делается от отчаяния, будет жить вечно. Конечно, он уверен, что великолепный век исчез и не вернется; безвозвратно ушли баснословные богатства и роскошь, благодаря которым создавалась особая атмосфера эпохи расцвета моды; при этом Баленсиага, как и Диор, следует за эпохой и продолжает создавать то, в чем эпоха, по всей видимости, ищет и находит свое отражение. В переменчивом океане моды этот гордый испанец-традиционалист стоит подобно причудливому утесу, с которым капризные волны времени ничего не смогут сделать уже много веков.
Кроме королей дизайна, восседающих на главном парижском престоле есть и другие, которые стараются держаться поближе к ним, как на семейной фотографии. Это создатели модных аксессуаров. Среди прочих приближенных к трону и связанных с ним кровными узами можно назвать журналы «Vogue», «Harper’s Bazaar», «Femina», «Mademoiselle» и еще чуть более десятка изданий, задача которых – пропагандировать последние веяния. Гении женской журналистики, возглавляющие эти издания, весьма известны, пусть и не каждому человеку на улице, но узкому кругу тех, кто причастен к миру моды. Эдна Вулмен Чейз и Кармел Сноу много лет посещают показы и сидят в первом ряду. Благодаря их деятельности меняются тенденции и появляются новые законодатели мод: о них тысячи женщин узнают из журнала и волей или неволей принимают диктуемое на веру.
Госпожа Эдна Вулмен Чейз, по сравнению с остальными, – высшая инстанция, которой почти всегда можно доверять. Недавно журнал «Vogue» подал в суд на школу моделей, которая, не имея отношения к издательскому дому «Condé Nast», незаконно использовала название издания, и госпожа Чейз, выступая свидетельницей, заявила судье, что работает в «Vogue» с 1895 года, чем немало его удивила. Приспустив очки на нос, привстав и окинув свидетельницу взглядом, он пробормотал: «Надо же, очень интересно». За эти пятьдесят с лишним лет работы в «Vogue» госпожа Чейз существенным образом влияла, прямо или косвенно, на развитие средств информации и методов рекламы; всех внедренных ею в этой сфере новшеств не перечислить. По своему духу и характеру Эдна Вулмен Чейз – женщина заботливая и щедрая, отличающаяся также простодушием, добрым сердцем и бойцовским духом: ей не раз приходилось вести войну, во-первых, с безвкусным шиком, во-вторых, с теми людьми, которые время от времени пытались подорвать принципы, коих она придерживается. Сейчас ей уже под 80 лет, и она по-прежнему активно участвует в делах журнала, которому полвека своей жизни она служила верой и правдой.
